— Приказа отменять их не было. Так что, девочка, как видишь, хозяин отдал тебя в общее пользование. Вряд ли иначе ты оказалась бы здесь. Хотя… Может, пару раз еще и вызовет к себе. Удовлетворить свои потребности. Так что продолжай пить противозачаточные. Иначе плод из тебя наживую будут вырезать. В твоих же интересах. А я буду контролировать. Не надейся, что если забеременеешь, хозяин расчувствуется и оставит тебя при себе.
28 Глава 28
Ловлю на лету эти проклятые таблетки. Опускаю в карман, теперь уже просто полыхая багровой краской. Так, что кожу лица и шеи жжет. Сгораю от стыда.
Может, раньше девочки только предполагали, что я сплю с их хозяином. Теперь же об этом они знают наверняка. И этого уже не исправить! Как кто-то после такого бесчестия станет относиться ко мне нормально? Даже Лора. И та. Бледнеет. И смотрит на меня совсем иначе.
И вдруг догадка пронзает, словно вспышкой.
Это было с ее дочерью?
Алма пыталась удержать Бадрида, забеременев?
Очень возможно, иначе откуда в каждом слове Ирмы столько злости? Столько яда!
Она разворачивается, бросив напоследок строгий взгляд на остальных служанок и уходит. А я так и остаюсь стоять посередине комнаты. Сама не замечаю, что судорожно впиваюсь рукой в пластинку с таблетками. Так сильно, что даже костяшки побелели.
— Я… Мари…
Выдаю наконец, чувствуя, как горло сводит спазмом.
— Мы знаем, кто ты, — одна из девушек поднимается, становясь прямо передо мной. Как только что Ирма.
— Даже не надейся, что кто-нибудь из нас собирается общаться с такой, как ты. Нам даже в одной комнате с тобой оставаться противно.
Шлюха, — читаю я почти в каждом взгляде, что меня буравят.
Боже!
Да откуда же в людях столько злобы!
Ведь, если пошли уже сплетни, то они должны знать, что это место я заняла не по своей воле!
— Я в душ, — зачем-то говорю вслух, сгребая в охапку пару полотенец, что стопкой сложены на выделеной мне кровати.
— Не так быстро, — та самая девушка снова преграждает мне путь. — Душ общий, и у нас здесь очередь. Ты последняя. Так что дожидайся, пока помоются остальные.
Уже глубокая ночь, когда я добираюсь до вожделенной воды.
Почти всю горячую использовали и мне приходится стучать зубами под практически холодной водой с еле вытекающим напором.
И все равно.
Глотая слезы, я снова и снова яростно растираю свое тело мочалкой. Несмотря на то, что кожа горит. Растираю так, что остаются раны. Сдирая кожу. Не думая о том, что завтра грубая одежда причинит мне дикую боль.
Говорят, что физическая боль заглушает душевную.
Но это неправда.
Ничего не помогает.
И душу опекает намного сильнее, чем тело. Так сильно, что хочется повалиться на живот и орать.
Но я не позволю себе. Не позволю сломаться.
Даже подстирываю грубое платье в тех местах, где остались темные пятна от пота.
Я останусь человеком. Я сохраню человеческий облик. Чего бы мне это не стоило.
Благо, хоть ночная сорочка оказалась на постели. И новая зубная щетка. И даже упакованное мыло с шампунем.
Просто валюсь на постель, выходя из душа.
Внутри колят тысячи осколков. Но с самой большой тоской я думаю о доме.
Да. Именно эти слова Ирмы, как ни странно, затронули больше всего.
Те, у кого есть дом, уходят ночевать туда.
И только я одна.
Я одна — та, у кого больше нет дома. Нет близких. Нет никого на всем свете!
Ведь они никогда не свяжутся со мной. Не придут. Бадрид не позволит даже весточки передать. Ни звонка, ни записки.
Никогда больше я не смогу уложить голову маме на колени. А она не погладит меня, перебирая волосы. И не скажет, что все мои горести, — просто мелочь. Что все пройдет. И мое будущее обязательно будет таким счастливым, что обо всем, о чем сейчас хочется плакать, я тогда даже и не вспомню!
* * *
Наутро на моей постели все же оказалось нижнее белье.
Тело ломило, но, немного подвигавшись, я поняла, что все не так критично, как мне вчера казалось. Да и новый день, вместе с солнечными лучами прибавили веры в лучшее и оптимизма.
Ведь, если один миг перевернул в моей жизни все, заставив слететь пусть не с вершины, но из неплохой, в общем-то жизни почти на самое дно, то точно так же все может измениться и в обратную сторону?
Жизнь — это случай. Миг. Секунда.
Она либо поднимет, либо втопчет в грязь.
Поэтому я верю. Все возможно. Быть может, моя судьба еще не раз переменится. Да так, как я представить не могла в своих самых безудержных мечтах!
Она не поддается логике. Ее нельзя предусмотреть или просчитать наперед. Она все решает сама.
Только самое страшное в ней то, что, кажется, от нас самих ничего не зависит в нашей же собственной судьбе!
Рассматриваю белье, бросая взгляды на Лору.
Она, как и все девушки, торопливо одевается, собираясь на завтрак.
Не она ли сделала мне этот, сейчас кажущийся просто бесценным подарок? Вряд ли Ирма вдруг так расщедрилась. Ей, похоже, просто доставляет какое-то моральное удовлетворение издеваться надо мной!
Белье грубое.
Я к такому не привыкла. Даже не видела никогда такого! Простое. Без кружев и украшений. Ткань не приятна наощупь, в отличие от воздушного белья, которое так приятно пропускать через пальцы и кроме которого я иного и не видела.
Но сейчас это просто как манна небесная.
Замечаю, что возле кровати, оказывается, есть шторка. Вчера я была слишком измучена, чтобы ее увидеть.
Задергиваю, радуясь тому, что не придется раздеваться перед всеми. Или под одеялом. Хватает и того, что в общей комнате и с общим душем я чувствую себя так, словно я в тюрьме.
А ведь я ничего не совершала!
Лора не подходит ко мне. Даже не заговаривает. Держится подальше.
И я не могу понять, почему.
То ли не хочет проявлять дружеского отношения перед остальными, особенно после вчерашнего. То ли после всего, что наговорила Ирма, она, как и остальные, презирает меня и сторонится. Хоть жалость и позволила ей поделиться, наверное, собственным бельем.
Сердце сжимается.
Это мерзкое чувство. Жалость.
Жалость унижает человека больше, чем все злые и уничижительные слова.
Человек может быть каким угодно.
Пусть даже злым. Пусть даже жестоким.
