Но только не жалким.
И да.
Я готова чувствовать на себе презрение. Готова к тому, что кожа горит от пренебрежительных
взглядов. К тому, что от меня шарахаются эти девушки, едва подойдут чуть ближе.
Я многое готова стерпеть. Даже боль.
Но жалость. Это то, что больнее всего бьет под дых.
И этих девушек я, если уж быть честной, где-то могу понять.
А я должна быть честной. С самой собой.
Разве я не относилась бы с презрением к той, что побывала в чужой постели без свадьбы?
Меня воспитывали совсем иначе. И даже то, что Бадрид прикоснулся когда-то, в прошлой жизни, к моему лицу, было неправильным!
Так что я не вправе их осуждать…
Просто так устроена жизнь. Никто не разбирается в причинах. Мы видим только голые факты. Не задумываясь о том, что привело к тому или иному поступку.
29 Глава 29.
Поспешно надеваю белье, издавая вздох облегчения.
Натягиваю высохшее с ночи платье и почти бегом спешу за остальными на кухню.
Ирма уже наготове.
Все контролирует.
Одна из девушек накладывает и подает на стол еду для всех.
Моя тарелка, как и вчера, оказывается на отдельном столике.
Но сейчас я даже этому и рада. Хочется быть отдельно от всех.
— Ты!
Ирма рвет и мечет.
Лицо раскраснелось сильнее, чем спелые вишни у нас в саду.
— Ты! Разбила! Три вазы в комнатах! Ты хоть представляешь, сколько они стоят! Каждая из них дороже твоей никчемной и никому ненужной жизни!
Еда чуть не вылетает наружу.
Я?
Неееет! Я могла бы принять обвинения в том, что плохо прибралась в комнатах. Пропустила где-то пыль. Плохо натерла паркет.
Да. Все это возможно.
Но вазы!
Я видела их. В каждой комнате по нескольку.
Красивые.
Безумно дорогие.
Династия Цин, из белого фарфора. Последняя, насколько я помню, была продана с аукциона за 84 тысячи долларов!
Да, я любовалась ими. Брала в руки. Но уж точно! Ни одной из них! Я не разбила!
И пусть я совершенно не умею убираться. Но неаккуратной или неуклюжей меня назвать уж точно нельзя! Да я даже дышать боялась рядом с этими вазами!
— Я ничего не разбивала.
Говорю уверенно. Глядя в глаза.
— Нечего прикрывать свою неуклюжесть! Ты! Ты убирала в этих комнатах! Кроме тебя никто не заходил!
— Ты вообще понимаешь? Сколько вреда причинила? Да ты эти деньги будешь отрабатывать двадцать жизней! Не удивлюсь, если после такого хозяин продаст тебя с аукциона!
Шипит Ирма, нависая надо мной.
— Что? Не слышала о таких? Там девушек продают одному хозяину! А фактически, отдают на растерзание! Как кусок мяса! С которым можно делать все, что он захочет! Замучить до смерти! И даже это не покроет того вреда, который ты причинила!
Ежусь под ее злым взглядом. И все же не отступаю. Правду всегда надо говорить. Даже если на тебя давят.
— Я. Ничего. Не разбивала.
Чеканю отчетливо. Выделяя каждое слово.
Смотрю прямо в глаза. И вовсе не потому, что надеюсь на защиту Бадрида. Нет. На нее я давно уже не надеюсь. Но я должна отстоять свою правоту!
— О том, какие разводы после тебя остались, я даже говорить не хочу! — шипит Ирма. — Ты хоть что-то вообще умеешь? Или только ноги раздвигать? Хотя… Даже этого нормально не умеешь, раз уж хозяин тебя выгнал!
Это не больно. Это убийственно. Особенно, ее последние слова.
Мне нечего ответить.
Меня и правда выгнали. Я и правда ничего не умею. Даже раздвигать ноги, как говорит Ирма.
— Я. Не разбивала. Этих ваз.
Хочется орать.
Отчаянно. Безнадежно.
Но лишь снова чеканю слова. Как будто мне кто-то поверит. Как будто меня это спасет.
— Хозяина сейчас нет в доме, — шипит Ирма. — Не знаю, на что ты надеялась. Думала привлечь к себе внимание? Только зря. Он будет зол. Очень зол. И это все, чего ты добилась. Даже не сомневайся. Наказание будет суровым. Сто раз слезами умоешься и пожалеешь, что не сидела тихо, выполняя свою работу.
— Но я…
— Замолчи! Пока хозяина нет, в дом ни ногой. Только на ночь! И то не уверена, что тебя спать можно в дом пускать! Еще подумаю, может, в сарай тебя отправлю. А пока пойдешь к садовнику. С цветами-то хоть умеешь управляться?
— Умею, — на самом деле вот сейчас я еле сдерживаю улыбку.
Я безумно люблю цветы. Целыми днями напролет иногда в нашем саду проводила. Вместе с мамой. Так что это для меня не наказание. Скорее наоборот. Глоток свежего воздуха. В прямом и переносном смысле.
В этом доме я задыхаюсь. Пусть даже и нахожусь на той половине, где не бывает Бадрида.
И так я буду подальше от густого яда, что так и сочится из глаз всех остальных девушек.
— Ешь давай. Пока. После получишь новую одежду и инвентарь для работы в саду.
Молча опускаю глаза в тарелку. Сжимаю вилку так, что, кажется, она сейчас погнется. Ничего. Скоро это закончится. В саду мне точно будет лучше!
Выдыхаю с облегчением, когда Ирма, шумно громыхая ногами, выходит из кухни.
— И правда. Нос задирать, это все что такие, в домах выросшие, и умеют.
— Ага. И в постель к мужчинам пролезать. Им же закон не писан! Все потом высоким родом и деньгами прикрывают.
— Ну да. А сама и правда даже ноги раздвинуть нормально не смогла! Никогда еще не видела, чтобы из хозяйской постели кого-то так рано вышвыривали. Даже любовница его, как там ее?
— Ну Ольга же.
— Ну да, — одна из девушек кривит высокомерную рожу.
— Ольга и то сколько из спальни как бы для гостей с хозяином не выползала? Месяц, наверное!
— А эта… Ни трахаться нормально не умеет, ни с вазами обращаться!
— Неудивительно, что хозяин отказался жениться на ее сестре! Та, видно, еще хуже этой оказалась.
— Неумелая шлюха! — прямо кухня вся сотрясается от ядовитого хохота. — Это же надо! Все равно, как служанка, что пришла наниматься, а ничего не может толком сделать!
— Хотя чего там уметь? Ноги раздвигать и подмахивать! И языком работать! Тьфу!
— Мало того, что со шлюхой спать в одной комнате приходится, и есть, аж кусок в горло не лезет! Так еще и нас всех за нее накажут! Лучше бы она в горло научилась то, что надо запихивать!
