Простит ли он сегодняшнее? То, как Ирма его отогнала?
Его злые глаза говорят мне. Что не простит.
Станет ли его страх перед хозяином сильнее, чем жажда отомстить и получить то, чего он хочет?
Ведь никто может и не услышать… Не узнать, если он ко мне проберется ночью…
Тяжело валюсь на постель, теперь уже позволяя слезам пролиться.
Есть…
Есть она. Маленькая. Слабая. Надежда.
На то, что, раз мужчины вернулись, то, быть может, Бадрид тоже скоро будет в доме…
32 Глава 32
— Говорят, Ризван пропал, — не отрываясь от розовых кустов будто в пустоту говорит старенький садовник.
Ирма так и не пришла, поэтому с утра я вернулась к своей работе.
— Не удивлюсь, если его найдут без глаз и с оторванными руками.
Замираю над кустом роз.
Сердце начинает колотиться, как безумное.
Он…
Он узнал! Наказал Ризвана! Защитил!
Правда, надеюсь, что на такое зверство Бадрид не способен…
— Почему?
Тихо выдыхаю, чувствуя, как внутри все скручивается в комок.
Не верю. Не хочу верить, что он способен на такое!
Наказать можно иначе. По-человечески!
Хоть я и натерпелась страху, но ненависти, к тому же такой лютой, во мне к Ризвану нет.
— Его глаза видели то, что их недостойно. А руки касались к тому, к чему касаться запрещено.
Неужели уже все узнали о том, что было в саду? Или видели по камерам? О, Боже!
Это позор, пусть я в нем и не виновата! Но быть на обозрении у всех… При таком унижении… С разорванным сверху платьем…
Это ужасно!
— Там не было камер, Мари, — он следует вперед, подрезая пожухлые листья.
А я лишь семеню за ним.
— Но хозяин узнал.
— Вы думаете?
Сад кружится перед глазами.
— Думаете, он на такое способен?
— Хозяин справедлив, — пожимает плечами так просто, как будто мы говорим о погоде. — Но за свое накажет. Он может быть иногда страшнее дикого зверя, девочка. Даже не знаю, что лучше. Его страсть или его безразличие.
— Он… Здесь…
Прижимаю руку к груди.
Как-то становится тесно в легких.
— А разве похоже? — пожимает плечами.
Качаю головой, не понимая.
— Когда хозяин приедет, это будет заметно, — усмехается, продолжая двигаться дальше.
И, сколько ни выпытываю об остальном, он говорит только о розах. Про удобрения и посадки. Про то, как их лучше обрезать. Будто и не слышит моих вопросов о Бадриде. Словно и не было только что этого разговора.
— Лучше не попадайся на глаза остальным мужчинам, что приехали вчера с Ризваном, Мари, — как бы невзначай бросает мне напоследок, когда наш день работы подходит к концу. — Охрана без глаз в доме не нужна.
А я лишь посмеиваюсь, направляясь к своему домику.
И в сумерках для меня будто светит самое настоящее, самое яркое солнце!
Нет! Бадрид, конечно, не такое чудовище, чтобы наказать Ризвана смертью, да еще и такой страшной!
Не мог… Не мог…
И…
Любит!
Бьется в сердце. Как птица, расправившая крылья!
Он… Любит!
Иначе не стал бы наказывать Ризвана!
И оно плавится. Выпархивает наружу. Расцветает, как зачавший цветок, который наконец полили.
Он любит!
И ко всем издевательствам, ко всему ужасу, что мне пришлось пережить в последнее время, не имеет отношения!
Наверняка, он просто приказал, чтобы я работала! И уж точно не собирался держать меня в черном теле! И отдавать кому-то, как пугала Ирма!
Он скоро приедет…
Стучит в висках, когда падаю на постель, не чувствуя ног от трепетного, дикого чувства радости.
Хочется вскочить. Танцевать. Прильнуть к окну и так и простоять, да хоть всю ночь, лишь бы дождаться его приезда, лишь бы увидеть его первой!
Ведь, раз мужчины вернулись, то и Бадрид вскорости прибудет в дом!
А раз Ризвана наказал и отправил куда-то подальше, значит, он где-то рядом!
Оооооо, как же мне сложно в эту ночь заставить себя заснуть!
Но я думаю и о другом.
О том, что не хочу появиться перед Бадридом запухшей и невыспавшейся!
Впервые за эти дни рассматриваю себя в зеркале.
Помутневшие от недосыпа, слез и усталости глаза. Потерявшее прежнюю белизну и свежесть лицо. Руки, что натерлись и покрылись грубыми следами от волдырей.
И даже за белье, которое мне досталось не так-то просто, становится стыдно. Ведь оно… Оно просто ужасно!
Отчаянно втираю в руки и лицо крем, тюбик которого, наверное, случайно, завалялся под раковиной в ванной. Что-то сомневаюсь, чтобы его здесь положила Ирма по доброте душевной. Скорее всего, кто-то просто забыл.
Чудесным образом, как будто ластиком, стираются воспоминания последних дней. Все, что пришлось пережить.
Любит!
Бьется ритмом в сердце. Стучит в висках.
И я блаженно обнимаю подушку, засыпая и впервые за все время после его отъезда улыбаясь…
* * *
— Вырядилась!
Хмуро бормочет Ирма, качая головой и хмуря брови.
— И где только косметику взяла?
А я совсем не вырядилась.
Только накрутила пучками влажные волосы на ночь, и теперь они крупными локонами падают вниз, струятся по платью. Да и платье самое обыкновенное. Та же самая форма. Только новая, которую Ирма сама же и выдала взамен разорванного платья.
А щеки и глаза…
Они сами горят! И румянец от того, что скоро его увижу! Даже щеки щипать не пришлось утром.
Сама поразилась, увидев сегодня в отражении почти ту Мари, которой я была до того, как переступила порог дома Бадрида. Ведь в последние дни от нее оставалась только бледная тень…
Сердце не обмануло!
С самого утра видно, как лихорадочно все мечутся, чтобы приготовиться к приезду хозяина!
Топот, гам, шум, и запахи ароматной еды, которые долетают даже сюда, в сад!
И снова сердце бьется птицей в груди! Он! Он скоро будет здесь!
— Даже не думай, — Ирма будто читает мои мысли.
— Оставайся в саду. Не выпячивайся. К хозяину на пушечный выстрел чтоб не подходила! На глаза не показывайся. Захочет — позовет. Сама не дергайся! Ты должна оставаться невидимкой. И у него сегодня будут гости. Поэтому слейся с кустами, от греха подальше, Мари! Поняла! Что в облаках летаешь? Спустись уже на землю, девчонка! Ничего не изменилось, ты слышишь? Ни-че-го! Ты по-прежнему всего лишь выкуп, которым уже наигрались. В твоих же интересах не злить хозяина. Не раздражать. Иначе твой статус неприкосновенной может очень быстро закончиться! Поняла меня? Мари! Я тебя спрашиваю! Поняла?!
