Но…
Это единственный шанс. Единственный выход.
Такого никогда не прощали. Никогда. Такое оскорбление во все времена стирается только кровью.
— Бадрид…
Опускаю глаза.
Стараюсь оградиться от его тяжелого дыхания, что пульсом гудит в висках, раскалывая их насквозь.
— Я прошу. Принять. Меня как извинение моей семьи.
— Хорошо, — его пальцы смыкаются на моем соске, заставляя вздрогнуть.
Острый поток тока в один миг пронзает насквозь. Кипятком. Прошибает так, что еле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Не отпрянуть.
— Хорошо, Мария. Я приму твою девственность. Но ты понимаешь. За это я ничего тебе не обещаю. Ни-че-го.
* * *
— Сбрасывай это.
Его голос лупит приказом. Ледяным. Пробивающим до костей.
Задираю подол, пытаясь снять чрез голову.
Но Багиров перехватывает мою руку.
Резко дергает ткань на груди, заставляя ее с треском разойтись.
Последняя одежда тонкой лужицей падает мне под ноги.
Кожа покалывает. Зудит. Трещит под его яростными глазами.
Больше не прикасается. Только смотрит. Но и этого хватает, чтобы чувствовать, будто он сдирает с меня кожу. Заживо.
— Тебе придется серьезно постараться, Мари, — выдыхает с рычанием, пробирая все нервные окончания до вспышек перед глазами. — Очень серьезно, чтобы погасить мою ярость.
Не дышу. Не поднимаю глаз. Просто стою, как изваяние.
Его руки начинают скользить по моему телу.
Сильно. С нажимом. Как будто он месит мое тело, как тесто.
Ведет по груди. Болезненными прикосновениями. Сжимает соски с грубой, животной силой.
Меня разрывает. Простреливает. Перемалывает. Кожа горит. На кончиках сосков дикие вспышки, отдающиеся в голове.
Но я молчу. Не шевелюсь. Жду приказа, если он последует. А если нет? Что я должна делать?
— Раздвинь ноги, — отходит на полушаг, и только тогда я снова обретаю возможность вдохнуть воздух.
Рефлекторно дергаюсь. Наоборот. Еще сильнее стискиваю вдруг бедра.
Колени белеют от напряжения.
Но, услышав его недовольный рык, тут же послушно расставляю ноги.
— Раздвинь складки, — лупит по нервам новым приказ. — Покажи мне. Я хочу видеть. Все.
Трясет. Как же невозможно меня трясет!
Особенно, когда начинаю думать, что все могло бы быть по-другому… Нееет! Вот об этом думать нельзя! Ни на секунду! Иначе я совсем, окончательно свихнусь! Думать надо только о них. О родителях. О том, что сейчас я выкупаю их жизни. Выдираю из лап чудовища.
А про Алексу… Про Алексу я думать просто не могу!
Дрожащими руками скольжу по гладко выбритому лобку.
Опускаю ниже. Медленно раздвигаю эти губы.
Краем глаза замечаю, как чернеет его взгляд. Глаза превращаются в черные угли, что прожигают снова и снова. Насквозь.
Обходит меня яростными шагами хищника.
Усаживается обратно в свое кресло.
Просто смотрит. Прямо туда. В самую распахнутую для него. По его приказу сердцевину.
Лениво тянется за своим стаканом. Медленно делает новый глоток.
И я не понимаю. На миг его глаза хищно вспыхнули. Но теперь он снова смотрит на меня ледяным, равнодушным взглядом, под которым я замерзаю в лед.
Ему интересно? Ему вообще это нужно? Или я зря пришла и меня сейчас отсюда вышвырнут на улицу? Голую…
— Сожми свою грудь, — новый приказ. Резкий. Четкий. Без всякого интереса.
Послушно поднимаю руку.
Обхватываю полушарие.
— Не так. Сожми сосок. Сильно.
Сжимаю двумя пальцами разбухший после его касаний сосок. С силой. Так, что пробивает до самого низа живота. На глазах вспыхивают слезы.
Он может делать со мной, что угодно. Избивать. Хлестать ремнем. Все.
Я рабыня теперь. В его полной власти. Я обязана подчиняться всему. Терпеть все, что ему придет в голову.
* * *
8 Глава 8.
— Иди сюда.
Стараясь не пошатываться, делаю осторожный шаг. Еще один. Еще.
Оказываюсь рядом.
И вот он одним рывком усаживает меня себе на колени, раздвигая ноги.
Прямо горящей промежностью чувствую огромный бугор у него между ног.
Бадрид резко ведет по себе моим телом. Распахнутыми бедрами.
Жесткая ткань брюк впивается в нежные складочки. Они горят. Трутся о его член через штаны. Все печет.
Но он не останавливается. Продолжает мной просто по себе елозить. Вжимает все крепче и крепче. С яростно сжатыми челюстями.
Меня трясет. Хочется ухватиться за что-то. За его плечи? Но я даже не знаю, имею ли право к нему прикасаться. Такого приказа не было. И потому так и оставляю руки висеть. Они болтаются, как плети.
Бадрид резко отстраняет меня. Подымает почти за шкирку, как котенка.
Слышу звук молнии на его брюках. Только слышу, совсем не вижу движений его рук.
Дергает обратно. Вжимает в свои бедра.
И я кричу. Меня выгибает. Прошибает насквозь.
Одним рывком он просто насаживает меня на свой огромный член.
Боже! Это невыносимо.
Все внутренности будто раздирает на части!
Между ногами, в промежности искры. Как будто все внутри выжигает огнем.
Это невозможно.
Я задыхаюсь. Ловлю распахнутым ртом раскаленный воздух. Слезы сами по себе брызгают из глаз.
Уже не думаю, можно ли мне его касаться. Впиваюсь ногтями в плечи. Бьюсь, извиваюсь под его руками.
Это раздирает. Душит. Кажется, он разорвал меня. На части. До печени. До горла, которым безуспешно пытаюсь втолкнуть в себя хоть немного воздуха.
— Расслабься, Мария, — ледяной приказ и тут же жесткий хлопок по ягодице. — Расслабься и впусти меня до конца. Ты пришла отрабатывать. Так отрабатывай.
Ледяные глаза. Совершенно. Без выражения. Без тепла. Без всякой жалости.
И руки. Руки, что ухватив за бедра еще сильнее, продолжают насаживать меня на огромный раскаленный член.
Он как камень внутри меня. Как отбойный молоток. Равнодушный и жестокий.
Просто лупит. Врывается внутрь отточенными жесткими толчками.
Он гигантский. Просто невозможно огромный.
Но новый резкий толчок, от которого я до крови закусываю губы говорит о том, что то, что чуть не разодрало меня — еще не предел.
