Я делаю шаг, и оказываюсь с ней лицом к лицу. Настя тихо вздыхает и смотрит на меня волчонком.
— После развода тебе запретили общаться с мужчинами? — интересуюсь я, почти прижимая ее своим телом к двери.
— Нет, что за глупости? Но…
— Я пришел просто принести извинения, — начинаю я, и внезапно в коридоре раздается знакомый, но давно забытый женский голос.
— Насть, все в порядке?…
Мы с ней поворачиваемся. Настину мать я узнаю легко, несмотря на то, что годы немного изменили ее — старость накладывает на людей отпечаток.
А вот она меня — нет.
— Добрый день, — медленно произношу я. Женщина немного хмурится.
— Добрый. Простите, а вы кто?
— Старый Настин друг, — у меня вырывается усмешка.
— Боже, — устало произносит Настя, — мам, я сейчас приду. Все окей. Это Элиас. Ты его, наверное, помнишь. Не переживай.
Кажется, своими словами Настя подписала себе приговор. Потому что брови ее матери радостно приподнимаются, а улыбка озаряет лицо.
— Серьезно?! — она всплескивает руками, — вот это да! Тебя не узнать! Как ты изменился! Проходи, чего на пороге стоишь? Насть, чего человека в подъезде держишь? Давайте, заходите оба!
Настя обреченно закрывает руками лицо, пока демон во мне довольно ржет.
— Гоооооосподи… — она мотает головой, — ладно, заходи. Скажешь свои извинения. И кто тебе выдал мой адрес!
* * *
Эпизод 29. Настя
Мать уходит на кухню и начинает греметь посудой. Элиас хочет было сделать шаг в прихожую, как я привстаю на цыпочки, хватаю его за рукав рубашки и притягиваю его ближе, чтобы шепнуть на ухо:
— Так кто тебе выдал мой адрес? Я хочу знать, кого запихнуть в черный список!
Он ухмыляется.
— Информаторов не сдают так просто, Настя. Могу выдать тебе этот секрет взамен на что-нибудь приятное.
— Какая наглость… — я отстраняюсь, отпуская из захвата рукав его куртки, — Бергман, если честно, мне сейчас не до твоих игр. У меня другого рода заботы. Пей чай и уходи.
— Какие заботы?
— Не твое дело, Эли, — хмыкаю я, но на секунду задумываюсь, задержавшись на мужчине взглядом, прежде чем уйти. Все-таки в голове мелькает чисто примитивная мысль — он богатый мужчина, наверняка не последний человек в городе, и при этом заинтересован во мне. Пусть его интерес явно не подразумевает хоть сколько-нибудь длительные отношения… наверное, я могла бы попросить его о помощи в обмен на то, чего он хочет.
Я встряхиваю головой, отгоняя подобные мысли.
Нет, от этом даже думать стыдно, а произносить вслух — тем более. Он может просто послать меня к черту и посмеяться, а чувство достоинства уже не вернешь. Я отвергала его много лет назад, а теперь падаю ему в ноги из-за денег и связей. Противно.
Поэтому я молча разворачиваюсь и иду на кухню, пока Элиас разувается.
Соня сидит возле холодильника и пытается отковырять глаз медведю. Мама ставит кружки на стол, наливает чай и на обратном пути к раковине ловит меня, обняв рукой за талию и заговорщически прошептав:
— Смотри-ка, каким красавчиком стал, Насть. И тебя не забыл. Бери его давай, пока тепленький, хватит одной сидеть.
— Мама! Я меньше полугода назад развелась! — возмущенно шикаю я.
— И я про что!
Я выворачиваюсь из ее обьятий, потому что слышу шаги Элиаса. Он появляется в дверях, как человек из другого мира. Такой как он не должен стоять на старенькой, пусть и аккуратной кухне, в окружении дешевой стиральной машинки и обычной белой газовой плиты. На фоне такого человека всегда должны быть дорогие апартаменты или дорогое кожаное кресло начальника.
Даже Соня на секунду отрывается от увлекательного ковыряния мишки и удивленно смотрит на Элиаса. В детских глазках отчетливо светится «а этот дядька что тут делает?!».
— Руки где мыть? — интересуется Элиас, скользнув в ответ взглядом по Соне. Я уже второй раз ловлю подобный взгляд, который он быстро переводит в другую сторону. В нем легкий интерес и недоумение, будто он до сих пор не может поверить, что Соня реально моя.
— В ванной, Элиас, — пожимаю я плечами, — все моют руки в ванной.
— Никольск… — он осекается, посмотрев на мою маму, — Настя, я в курсе. Ванна где?
— В коридоре.
— Насть, покажи ты человеку! — возмущается моя мама, будто бы я делаю что-то ужасное. Наверное, по ее мнению так и есть — она не понимает, почему же я не воркую мило с симпатичным другом детства, который за мной когда-то ухаживал. Кажется, тогда она спала и видела, как мы поженимся, когда вырастем. Элиас ей до ужаса нравился. А мне он нравился только как друг, и я приходила в ужас при мысли, что меня засмеют, если он случайно обмолвится в школе о том, как моя мать планирует нас поженить в будущем.
— Пойдем, — вздыхаю я. Мы выходим в коридор, пока Соня провожает нас подозрительным взглядом, и я тычу пальцем в первую же дверь.
— Ванна тут, — сообщаю я бывшему другу, и он ехидно приподнимает уголок губ в усмешке, — очевидно, не так ли? А свет вот он, — 'я щелкаю выключателем, — дорогу назад найдешь или тебя подождать?
Он наклоняется ко мне, бросив взгляд поверх головы, видимо, чтобы убедиться, что нас с кухни не видно.
— Ты трындец язвой стала, Никольская, — тихо произносит он, и я вовремя отстраняюсь.
— Без подкатов, Элиас. Моя голова сейчас занята другими проблемами, а не твоими кубиками пресса.
— Скажи, что за проблемы и я решу их, — Элиас улыбается, как, наверное, улыбался змей в райском саду, соблазняя сожрать то яблоко.
Ишь ты. Я подозрительно прищуриваюсь, глядя в эти бесстыжие глаза. С чего бы такая щедрость?
— Боюсь, это решается не по щелчку пальцев, Элиас, — медленно отвечаю я, — иди уже три ладошки. Мы слишком долго торчим наедине в коридоре, чтобы это выглядело прилично.
И ухожу обратно на кухню под громкий фырк мужчины.
Мама, дурацки улыбаясь, смотрит на меня. Хочется застрелиться, потому что за этим взглядом я прекрасно вижу ее намеренья.
— Попробуй только завести старую пластинку, мам, — произношу я, усаживаясь за стол. Поднимаю кружку и отпиваю чай.
— Настя! Тебе не стыдно? Поставь чай на место и человека дождись. О какой пластинке речь?
— О твоем сватовстве. Я знаю, как ты любила Элиаса, но мы уже давно выросли, мам. У нас абсолютно разное положение в обществе, у нас совершенно разный бэкграунд, и даже не думай, что мы еще раз встретимся за чашечкой чая.
Мама вздергивает бровь.
— Ты стала такой брюзгой после брака с этим козлом.
— Ой, всё.
