— Тебе выписку из больницы с датами принести? — зло процедил он.
— А принеси! — воскликнула нахалка.
— Я принесу, Ева! Но и ты хоть как-то докажи, что приезжала… — потребовал он.
— Как, например? — насторожилась Ева.
— Начнем с того, что ты подробно опишешь девушку, которую видела. Давай во всех деталях.
— Ну…
Ева вдруг замерла, Арам даже думал, смолчит, пошлет его куда подальше и уйдет. Слишком частым, слишком прерывистым было ее дыхание. Но она ответила:
— У нее были совершенно необычные волосы, будто серебром обсыпали. Ну, знаешь, такие кукольные кудри. Одета очень откровенно: короткие шорты, майка, грудь большая такая, размер четвертый, наверное… И серьги красивые — жемчужные гвоздики. Вот.
— Ты не серьги с одеждой описывай, а черты лица. Скулы, цвет глаз, нос. Ну? — спросил он строго.
— Арам, я не помню! — пожала плечами Ева. — Это было восемь лет назад… Что отпечаталось в памяти, я тебе рассказала.
— Хорошо, — кивнул он. — Что ты запомнила, кроме девушки?
— В каком смысле? — склонила голову набок Ева.
— Подъезд, дом, хоть дверь опиши, — потребовал с чувством.
— Не помню я… Запомнила только девушку.
— Ты должна была запомнить хоть что-то еще, если действительно ездила ко мне.
— Я сказала правду, Арам! Я всегда говорила тебе только правду, — стояла на своем Ева.
— Ты говорила, что любишь, а на самом деле…
— Я на самом деле тебя любила! — застонала она с надрывом.
«Я люблю тебя, милый!»
Араму вдруг вспомнилось, как Ева шептала это ему на ухо в постели, пела, обнимая за плечи, когда подходила сзади, стонала во время занятий любовью. Как же ему дороги были ее признания, и как хотелось слышать их снова и снова. Бесконечно.
— Иди сюда, — прорычал он.
Понять не успел, как смял ее в объятиях, прижал к двери собственной машины и принялся мять ее губы губами. Целовал агрессивно, без всякой жалости. Сжимал крепко, как мог, чтобы не дай бог не вырвалась. Спустя пару секунд запустил руку ей под блузку, и, как она несколько минут назад, стал ощупывать ее живот, пробрался пальцами под ремень юбки, нащупал резинку трусиков.
— Не смей! — вдруг зафырчала она ему в губы. — Никогда не смей меня больше трогать!
Перехватила его руку, вырвалась из объятий и побежала к подъезду вслед за спешащей домой парочкой.
О, он посмеет, еще как посмеет! Все посмеет — и скоро.
Поверил ли он ей? Нисколько. Но сам факт того, что она пыталась как-то оправдаться, говорил о том, что Ева не настолько к нему безразлична, как старалась показать.
Глава 34. Глупая девчонка
Ева буквально сбежала от Арама этим вечером.
Нечеловеческим усилием ей удалось оторвать его от себя… или себя от него. Она так и не поняла, кто из них двоих жаждал этого контакта больше, а особенно того, что обычно следовало за подобным поцелуем.
Низ живота буквально ныл от желания… простого и древнего как мир желания отдаться мужчине, которого так любило ее тело.
Да, именно так: тело Евы очень любило Арама. Его запах, силу, напор, каждую часть его мускулистой фигуры. Его хотелось трогать, прижиматься к нему, целовать, а главное — почувствовать его в себе, дать ему то, что так настойчиво просил.
Все, чего Ева в ту минуту желала,— это не в подъезде от бывшего любовника прятаться, а вернуться и попросить: «Люби меня, пожалуйста! Я очень тебя хочу!»
Хотя бы еще раз, один единственный раз почувствовать себя принадлежащей ему всем телом, получить долгожданную разрядку, сполна ею насладиться. До звездочек перед глазами, до мурашек по каждому сантиметру кожи.
Те два года, что они просидели бок о бок в школе, украдкой целуясь на переменках, были для Евы очень значимы. Его близость дурманила, каждое прикосновение ощущалось настолько остро, что она помнила до сих пор. Простое касание ее щеки пальцем или пожатие руки. Малая малость, но как ярко! А когда Арам ее обнимал, несчастная, недолюбленная родителями девчонка чувствовала себя самой счастливой. Пряча лицо у него на груди, ощущала себя целой.
И все же это было так давно!
Странно, что за восемь лет чувства к Араму не исчезли, хотя она всей душой ненавидела этого надменного лгуна.
Физически он подходил ей идеально, а вот морально…
Душа бунтовала даже в шестнадцать, что уж говорить о взрослой Еве.
Их отношения никогда не были нормальными. Искореженные, кособокие, травмирующие.
«Я говорю, ты делаешь!» — эти его гадкие слова и стремление управлять каждым ее шагом никак нельзя назвать адекватным поведением.
Он попросту подчинил ее всем своим желаниям и делал то, что хотел.
Какой стала бы жизнь Евы, будь Арам благороднее? Не измени он ей тогда? Возьми в жены? Что бы стало с маленькой провинциалкой в большой Москве под пятой у доминирующего мужа?
О, началось бы шоколадно — это без сомнений. Секс, общение, новизна отношений и еще раз секс. Но подобными вещами пресыщаешься, а за ними приходят серые будни. Арам крутил бы Евой, как ему хотелось, а она бы глотала слезы и ровным счетом ничего не могла поделать.
Спустя годы Ева ясно понимала, каким нездоровым было их общение. Шестнадцатилетний парень не должен приказывать подружке, что и как ей делать, как себя вести. А подружка не должна слушаться.
Отношения — это когда на равных, когда оба партнера имеют право голоса, когда комфортно обоим, а не только тому, кто сверху.
Всему виной ее покорность и покладистость. Родная бабушка воспитывала в строгости, и для маленькой Евы было чем-то нереальным ослушаться более сильного, старшего. А именно таким она воспринимала Арама, хотя они — одногодки. Потом отец внес достойную лепту в становление ее личности: «Слушайся и не мяукай, делай, что сказали. Плохо сделаешь, накажу!»
И вот на эту благодатную почву пришел Арам, царек всея класса с гадюками.
Став взрослой, Ева поняла, почему из бывшего друга сердца вырос тот, кто вырос.
Арам взрослел в восточной среде, где женщинами помыкали. И отец у него достаточно властный. Но все же это не причина, чтобы навязывать своей подруге такие отношения.
Родив Надю, Ева сильно изменилась. Материнство в принципе основательно меняет женщину, делает сильнее, мудрее, прозорливее. Без этого как вырастить достойное потомство?
Но в жизни Евы случился двойной апперкот — при помощи двоюродной бабушки ей удалось полностью изменить свою картину мира. То, что раньше виделось смертельным грехом, на поверку оказалось вполне нормальным явлением, и наоборот.
