Так, надо сосредоточиться на говорящих. А то вон их лица плывут перед глазами.
Знакомые лица.
Взволнованные сейчас.
И одно — подозрительно живое, хоть и бледное.
— Кристиночка! — вздыхает оно с явным облегчением. — Ну, ты и напугала нас!
Трясу головой, в которой звон и шум. Обвожу взглядом Давлата — ни ссадин, ни кровоподтёков. И даже Михей, маячащий за его спиной, не выглядит грозным и злым, а скорее испуганным.
— Пить… — прошу я пересохшими губами и, получив вожделенный стакан, жадно приникаю к нему. И, утолив наконец дикую жажду, выдаю уже увереннее: — Что происходит?
Давлат садится рядом, берёт меня за руку:
— Тиш, ты отключилась прямо за столом, ещё и со стула упала, ударилась головой… Весь стриптиз мне сорвала… — улыбается грустно.
Оглядываюсь вокруг, узнаю очертания его кабинета. То-то диван показался мне знакомым.
— То есть, мы ещё в клубе? — тем не менее, всё-таки уточняю.
— А где же нам быть? — изумлённо вскидывает брови Давлат.
— У него дома, — киваю на Михея.
— Я был бы рад сына с невесткой дома видеть. Вот, заехал, как раз пригласить, а тут такое…
— То есть, вы не похищали меня? — глаза свёкра становятся круглыми и лезут на лоб. — И не пытали Давлата в подвале? И не убили его потом?..
Выслушав меня, Михей сначала фыркает, а после разражается хохотом:
— Но и фантазия у тебя, девочка. Это каким же чудовищем я тебе рисуюсь, если ты думаешь, что я могу убить сына?..
Мотаю головой, как мокрая собака:
— Брр… Ничего не понимаю…
— Мы тоже не очень понимаем, Тиш, — Давлат берёт меня за руку, — расскажи, поясни…
— Кажется, меня унесло, — повожу рукой, — то ли в сон, то ли в видение, то ли в иную реальность…
Кратко пересказываю свои недавние приключения, с той минуты, как провалилась в сон в зале…
— Судя по всему, — зло резюмирует моё повествование Давлат, — это Ромочка опять экспериментирует с запрещёнными препаратами…
— Ромочка? — округляю глаза. — А он-то причём?
— При том, они с Элеонорой снова вышли на тропу войны. Отец, — кивок на Михея, — потому и приехал. Я-то эту сладкую парочку лучше его знаю, вот и просил помочь…
— Стойте, вы говорили, когда я была в отключке, о каком-то договоре, семейных ценностях и прочем? — смотрю на мужчин, ожидая ответа. Они дружно дакают, и у меня все пазлы становятся на место: значит, мой мозг, возвращаясь в реальность на краткий миг, выхватывал из неё обрывки фраз и дорисовывал недостающее. А в силу неполноты информации — картинка и вышла настолько дикой… — Но, — продолжаю вещать, — если подсуетился Ромка — то тогда ты, Давлат, тоже должен был отключиться? Ты же тоже пил то шампанское? И в моём сне так и было…
— Тиш, я живу чуть дольше твоего и в акульем мире. Я давно уже приучил свой организм к различным ядам и токсинам. Есть такая методика. Но полоскало меня знатно — отец не даст сорвать.
Михей кивает:
— Ага, как токсикозную бабу…
Я спускаю ноги с дивана, оглядываю кабинет и вдруг ощущаю, как предательски урчит желудок. Я ведь не только не спала как следует в эти дни.
— Кажется, твоя жена голодна… — Михей подмигивает Давлату, тот довольно улыбается, сгребает меня, прижимает к себе…
— Немудрено, — говорит, — наш штатный врач сделал тебе промывание, дорогая…
Краснею оттого, что предстала перед мужем в нелицеприятном виде. Да ладно бы только перед ним, а то ещё и перед свёкром — по сути, чужим человеком.
Прячу лицо в ладонях. Но моему организму, кажется, плевать. У него ни стыда, ни совести — требовательно урчит и всё тут.
— Знаешь, Тиш, поехали домой, — предлагает Давлат и, не дождавшись моего ответа, подхватывает меня на руки и идёт к двери. Михей предупредительно её открывает, а потом и вовсе провожает нас до парадного входа…
Меня всё это время несут.
Как принцессу.
Как величайшую ценность…
А мне в голову лезет всякая дурь, например, про крыс в коллективе. Или про лысого отморозка, который угрожал нам с Давлатом за долги, как раз таки, отца…
На ноги меня опускают уже возле джипа, но прежде чем нырнуть в салон авто, я хочу прояснить ещё несколько вопросов. Для этого даже окликаю свёкра:
— Михей Трофимович, можно вас на пару слов…
Он уже почти доходит до своей машины, но оборачивается:
— Спрашивай, детка…
— Недавно случился один инцидент… — вспоминаю того лысого братка, и меня снова передёргивает от отвращения, — некто Злотов пытался качать права…
Давлат с отцом переглядываются.
— Сам расскажешь? — говорит Михей.
— Лучше ты, — вздыхает Давлат.
— Эх, сынуля-сынуля, — машет рукой, — ну куда тебя денешь. В общем, Кристинка, сын мой — полный профан. Не знает, как с хорошими девушками, вроде тебя, отношения строить. А тут ещё и налажал нехило. Вот и решил в твоих глазах себя героем выставить… А театрализации нам устраивать не впервой. Мы те ещё артисты.
Смеюсь, потому что с души подает огромнючий камень. Хух, а то по улицам ходила, оглядываясь. Хорошо, что свёкор оказался не таким уж плохим и при случае подыгрывает сыну.
Срываюсь с места, подбегаю к нему и целую мужчину в пухлую щёку. Спешно назад, ныряю в салон.
Мы уже отъезжаем, а Михей стоит и всё ошарашенно смотрит нам вслед, прижимая руку к поцелованной щеке…
Вот таким тернистым бывает путь правды. Но через тернии, как известно, можно выйти прямиком к звёздам…
Теперь я в это верю.
* * *
Давлат сам за рулём, и я этому рада. С одной стороны мне не хотелось бы нарушать воцарившееся между нами единение, а с другой… оставаться с ним в салоне на заднем сидении один на один… Ох… Я пока не готова.
Смотрю на проснувшийся и уже спешащий по делам город. И вдруг замечаю кафешку — мы нередко сюда захаживали после лекций. А с Борькой так и вовсе имели личный столик: начальство благоволило к нему, после того, как брат снялся в рекламе их заведения. И, несмотря на то, что Борис предпочитает более статусные учреждения, это место любит всей душой за вкусную кухню и обходительный персонал.
— Давлат, — мне в голову приходит идея, — идём вон в то кафе.
— Приглашаешь? — полуобрачивается он и смотрит на меня с лукавством.
— Могу даже угостить — у меня же скоро зарплата… — делаю бровками, намекая боссу, что можно бы накинуть за волнения последних дней.
— Ну раз так — я просто не могу отказать… Не помню, когда меня последний раз приглашали женщины, да ещё и угощали, — в голубых глазах тает лёд и сверкают смешинки, — особенно, такие красивые.
