— Чесался, потому что его блохи заели! Маленький, блохастый, — терпеливо поясняла я, показывая пальцами предположительного преступника. – Сантиметров пять, не больше! Он где-то здесь! Просто сейчас он спрятался! А так я его видела! Точно видела! Он стоял! Просто его никто не любит…
Я уже запиналась, пытаясь донести основную мысль. Помните, если человек пытается донести до вас мысль, а вы его не слушаете, то есть вероятность, что он уронит вам ее на голову!
Меня взяли за подбородок, заглядывая в мои честные глаза.
— Маленькая обманщица, — улыбнулся Оберон, пока я сопела так, словно меня поймали с окровавленным топором над уползающей жертвой.
— Да не обманываю я! Это мыши! – возмутилась я, пытаясь отстраниться. Ничего, я еще несколько мышеловок куплю. Кот и так будет работать без выходных и проходных, поэтому быстро износится.
Через мгновенье я чувствовала себя тем самым полупридушенным котенком, который по наивности своей согласился спать с доброй и очень любвеобильной девочкой. Мое маленькое тельце было сжато в такой позе, что где-то на меня смотрели завистливо индийские йоги. Меня прижали к себе покрепче, а я чувствовала сбивчивое и горячее дыхание на своей щеке. Моя вторая щека была размазана по его груди, зато нога, так и не нашедшая своего пристанища торчала в воздухе, приподнимая одеяло.
— Мыши, говоришь, — прошептал зловещий голос, пока я честно пыталась уползти. Все приличные девушки боятся мышей! Я не боялась. А теперь начинаю бояться! Сволочи, хвостатые!
— Да! Это были мыши! – возмутилась я, но вместо возмущения получилось полупридушенное «бу-бу-бу». Об меня почесали нос. Если дело так пойдет и дальше, что у меня на груди будет висеть медаль «Ветеран обнимашек с Обероном», а я с трясущимися руками скрипучим голосом буду рассказывать всем, что страшно было только первый раз.
— Или одна маленькая мышка, — прошептали мне в волосы, расстегивая мое платье. – Которой не спится, поэтому она решила разбудить меня?
Я тихо поскуливала, намереваясь укусить его за палец. Максимальный счет этой игры мог быть «десять: двадцать девять», поскольку за все мое время жизни я «помудрела» только на один зуб.
Яростно сопротивляясь и пытаясь выбраться из обнимашек, я понимала, что силы неравные. Последний рывок, и я обессиленно лежала в железной хватке, тихо сопя и хныча. Сладкое чувство слабости подкралось в темноте, а я даже не сразу поняла, как тело цепенеет в ленивой и мучительно терпкой неге. Я смотрела на его бледное лицо, чувствуя, как в сладком мороке знакомые черты расплываются в океане рожденной моим сердцем нежности. Я смотрела на полуоткрытые губы, лениво любуясь красивыми очертаниями и каким-то волнительным предвкушением. Мои губы пересохли, а по телу пробежал терпкий озноб.
Я смотрела в вишневые глаза, которые смотрели на меня с такой непередаваемой жалостью, от которой болезненно сжалось сердце.
— Бедная моя, — услышала я шепот, а от прежней веселой возни осталось воспоминание. Его рука убрала волосы с моего лица. Я тяжело дышала, чувствуя, как он встает на колени, все еще держа меня в объятиях.
— Прости меня, — послышалось в тот момент, когда его прохладные губы прикоснулись к моим, словно вытягивая из меня жизнь. Упоительный поцелуй заставлял сердце колотиться так часто и так гулко, что я не слышала ничего, кроме его ударов. Яд проклятия отступал, а вместо него рождался сладкий восторг. Оберон прихватывал мои губы своими, сжимая меня все крепче и крепче. Он сам задыхался, а дрожащими руками уперлась ему в грудь. Длинные огненные волосы скользили по моим обнаженным плечам, а я чувствовала, как бессовестно дразню его. В этот момент меня обнимали так, что ребра начинали хрустеть.
— Я так не могу, — послышался шепот, а меня положили на кровать, прижимая к ней с такой силой, словно все его предыдущие девушки в этот момент начинали вырываться. Меня целовали, а я чувствовала, как слабость отступает, а яд его поцелуя разливается по венам, заставляя вздрагивать от каждого прикосновения.
Подо мной что-то шевелилось, пытаясь выбраться, но меня прижимали к кровати с такой силой и упоением, что пошевелиться не представлялось возможным. Я чувствовала, как по ноге пробежала мышь, еще одна. Из-под меня кого-то дружно вытягивали.
— Пусти, — взмолилась я, чувствуя, что еще немного и придется искать нарядную коробочку. – Погоди!
Но Оберон меня не слышал, с упоением покрывая поцелуями шею и сжимая меня в объятиях с такой силой, словно меня пытаются вырвать несколько очень голодных чудовищ.
Возня под моей попой прекратилась, а я попыталась привстать, чтобы освободить несчастного копошащегося узника, к которому жизнь повернулась попой. Через мгновенье я чуть не родила от боли, чувствуя, как меня с размаху укололи булавкой. Я дернулась, а из-под меня освободили нерасторопного узника.
— Ай!!!! Больно!!!! – заорала я, пытаясь понять, как эти бессовестные мыши додумались до булавки. У меня такое чувство, словно французскую булавку вогнали по самый шарик, чтобы уже наверняка.
Объятия резко разжались, а я потирала попу, тихо постанывая. Я села на кровати, выдыхая мысленные ругательства и честно обещая на подмогу потенциальному коту завести кошку.
— Где больно? Говори… Где я сделал больно? – послышался шепот, а ко мне прикасались, как к фарфоровой вазе. У меня по щекам текли слезы внезапной боли. Я пыталась потереть несчастную попу, проклиная тот день, когда впервые услышала веселую писклявую песенку про фею и зеленого змия.
— Все нормально, — процедила я, мысленно обещая оторвать мышам хвосты и превратить их в хомяков-джунгариков. А потом, будучи садистом в душе, раздать их первым встречным деткам.
— Нет. Не нормально, — произнес холодный голос, беря меня за подбородок. По щеке скатилась слеза, а я шмыгала носом. Я тут им значит покои выделила, пристроила так сказать… А они вот так?
Я молча постанывала, чувствуя, как меня бережно пытаются обнять, но мне было как-то не до этого.
— Где больно? – слышала я голос, а меня поцеловали в запястье, пока я составляла расписание дежурства кошек и планировала схему расстановки мышеловок. – Где я сделал больно?
— Это мыши, — отозвалась я, честно обещая переловить их всех и выселить.
— Снова мыши? – произнес Оберон, скидывая покрывало на пол. Следом за покрывалом полетели подушки. Ни одной мыши обнаружено не было. – Ты боишься сказать мне о том, что я сделал тебе больно? Говори, не бойся…
— Нет, — отрицательно покачала головой я. Мои пальцы нащупали булавку, спрятавшуюся на мягкой перине. – Это были маленькие, пушистые, сволочные мыши! Вот! Булавка!
Оберон смотрел на булавку таким взглядом, что я бы не хотела быть на ее месте.
— Охрана! – заорал Оберон, а дверь тут же открылась. – Быстро сюда! Кто перестилал кровать?
— Я говорю, что это были мыши! Обычные мыши! Только говорящие! – спорила я, а меня сгружали охране. Разобранная постель украшала королевские покои, пока на крик слетались феи-служанки.
