— Смотри на орех! – произнесла белочка непривычным баском, водя перед глазами орехом. – Ты больше не будешь пить! Ты больше не будешь пить волшебный нектар хмеля!
— Да отстаньте от меня! Я вообще не пью! – отмахнулась я от живности. Мне на голову посыпались бумаги. Прямо возле руки лежал какой-то диплом. «Диплом Академии Фей, с отличием, выданный по специальности «Крестная фея». Я открыла его, пытаясь найти имя феи, но часть с именем была вырвана. Собственно, как и вкладыш с оценками.
— Если я – фея, то где моя волшебная палочка? – устало спросила я, обрадовавшись мысли, что ею можно взмахнуть, и все тут же станет хорошо.
— Так ты ее где-то посеяла! Пропила! – наперебой орали мыши, ползая по мне. – Не помнишь? Вернулась, дверь выбила, еще полночи песни горланила. Неприличные.
— Какие неприличные? – уточнила я, пытаясь взять себя в руки и шаря рукой в ворохе писем. Точно такое же письмо я видела в руках у феи.
— Я попрыгаю, попрыгаю на палочке твоей! На волшебной, на волшебной, не такой, как у людей! Оближу ее…. – запели мыши, пока я рассматривала бумажки, которые начинались приблизительно одинаково: «Дорогая крестная! Умоляю! Помоги! Ты обещала, что после свадьбы все будет хорошо…».
— Вот! – протянули мне какую-то страшную палочку, склеенную и перемотанную какой-то светящейся ленточкой. – Твоя старая палочка. Мы ее спрятали. От тебя же! А знаешь, что ты ею делала?
— Не знаю, и знать не хочу! – спохватилась я, принимая из рук мрачное убожество с которого сыпались волшебные искры. Я зажмурила глаза, как следует, сделала глубокий вдох, взмахнула ею и произнесла: «Хочу, чтобы все было хорошо! Чтобы я вернулась к себе домой и у меня никогда не было этих дурацких крыльев!».
— А-а-а-а! – заорали мыши, прячась по углам. Птицы вспорхнули, а белка рыжей пулей вылетела из окна. – Спасайтесь! Лучше бы колдырила, чем колдовала!
Глава третья. Феёвенькие перспективы
Палочка заискрилась, меня бросило в сторону, а из кончика сломанной палки полетели огоньки, начиная радостно плясать по убогому домишке.
— Отлично, — сардонически заметила ближайшая мышь, снимая колпачок. – Теперь еще и дом сожгла. Пустили фею пожить! Ты нам еще за коврик не ответила!
Через полчаса мы с мышами сидели возле головешек, сломанная палочка лежала рядом, а я обхватила голову.
— Мы бы тебя убили, но как представим, сколько закапывать, — понуро заметили мыши, сидя рядом со мной на каком-то бревне, пока домик догорал.
— Я честно пыталась потушить, — возразила я, пообещав себе ничему не удивляться. Очки съехали, а я шмыгнула носом. – Честно-честно!
— Ага, и тогда обвалилась балка! – послышался голос какой-то очень расстроенной мышки. – Что нам делать? Куда нам теперь податься?
— Да-а-а! – сказала белочка басом, сидя на суку, а мне в голову полетел орех, но я была хитрее, поэтому орех пролетел мимо.
Рядом со мной лежала сломанная палочка и груда обгоревших писем, на которые я с грустью смотрела, осознавая реальность этого мира. Траву можно потрогать, шишку тоже, ветер холодил лицо, а от головешек идет жар. Да, это – настоящий мир! И крылья у меня тоже настоящие! И неприятности отнюдь не сказочные.
— И что мне теперь делать? – поинтересовалась я, глядя, как добрые птички снимают с меня мерки. – Ваши предложения?
— Сидеть смирно! – прочирикал пестрый воробей. – Сорок один клюв в ширину!
— Ага! – вздохнули мыши, поддевая дерн. «Мама! Мама! А как копать могилу?», - поинтересовался совсем писклявый тихий голосок. «Так же, как норку, сынок! Только шире и глубже!», - послышался еще один голос.
— Хорошо, что нужно делать? Что входит в обязанности крестной феи? – наобум спросила я, перерывая груду писем. «Дорогая крестная, я прошу! Приезжай ко мне! Я так больше не могу! Поживи у меня хоть пару дней! Умоляю! Этот древний чернокнижник меня… », - прочитала я начало обгоревшего письма, так и не приоткрывшего завесу тайны, покрытой браком. Чернокнижник, говорите? А не может ли этот замечательный, очаровательный старый пердун вернуть меня домой за большое спасибо и красивые глаза? Я даже готова начистить ему до блеска карму, написать хвалебные отзывы на заборе, нарисовать грамоту, лишь бы сейчас очутиться дома за чашкой чая!
— Вот всему ее учить надо, — зачирикали птички, подлетая ко мне. Одна из них запуталась в моих волосах, видимо, намереваясь свить на мне гнездо. – Прикоснулась волшебной палочкой к письму и сказала «Перенеси меня к ней!».
— Вот зачем? Мы только-только с кротами договорились! – почти хором заорали мыши, гневно косясь на добрых и болтливых птичек, а я тут же схватила палочку и взмахнула ею и прикоснулась к пергаменту.
— Перенеси меня к ней! – негромко произнесла я, не сильно рассчитывая на успех, но меня подняло в воздух, дернуло из стороны в сторону, а потом все перед глазами побежало волшебными искорками. Я чуть не выронила сломанную палочку, пока меня швыряло в зоне феерической турбулентности, а потом бережно приземлило неподалеку от огромного мрачного дома. Темные, монументальные стены мелькали узкими просветами зашторенных окон, черная крыша мрачнела на фоне сумрачного неба, а сад вокруг был опутан чем-то белым.
Я мысленно утешила скрюченную каменную горгулью — привратницу, которая, видимо, съела что-то не то, а теперь с выпученными глазами решает проблему доступным способом, откладывая кирпичи вместе со мной. Не знаю, кто позировал для этой горгульи, но могу сказать, что, исходя из мучений, получился отличный посмертный памятник. Осмотревшись по сторонам, я опасливо двинулась в сторону дома, понимая, что мне категорически не хочется лезть не только в эти дебри, но и в дебри чужих отношений.
Поскользнувшись на мокрой дорожке, я едва удержала равновесие, положив руку на сырой ствол дерева.
— Ой, тля! – скривилась я, видя, как к пальцам липнет длинная паутина. – Бррр! Гадость-то какая!
Морщась от первого впечатления и морально готовясь ко второму, я пробиралась сквозь мрачные заросли, сдирая с себя паутину и четко намереваясь обрести если не кружку чая, то хотя бы уютное кресло. Я даже приготовила половину уха, чтобы слушать семейные проблемы.
Кто это у нас так усердно готовится к Хэллоуину? Кто у нас тут развесил паутину, что ни пролезть, ни пройти? Остервенело срывая мотки липкой, белой гадости, я шагала в сторону черных дверей парадного входа. Потухшие фонари намекали, что гостям здесь умеют радоваться тихо, молча, стараясь не показывать виду, чтобы у гостей не возникло желание прийти в гости еще разочек.
— Тук-тук! – постучала я увесистой ручкой в виде паука, терпеливо переминаясь у входа и репетируя слезливую речь, заготовленную для черствого сердца старого сморчка.
Где-то в гулком коридоре послышались шаги, а я приосанилась, расправила плечи и крылья. О, этот торжественный момент «кто тама» к которому я готовилась с вежливой улыбкой. Ничего, сейчас вытрем ноги, утрем всем сопли и умоем руки!
