— Мой папа спился, — тихо сказала она. — И замёрз ночью в сугробе. Пьяным. Он…не сдержал позывов мочевого пузыря умирая, и штаны его заледенели, примерзли к коже. У мамы истерика была, а я его омывала. И маму потом хоронила, она любила его, этого опустившегося алкоголика, и тихо угасла за ним. Я знаю жизнь. Я не куколка красивая с витрины магазина.
И молчим. И стали как будто ближе немного. Теперь я была даже благодарна ей за то, что она пришла. За то, что она молчит просто рядом. И схватки стихли, словно боясь испортить эту минуту.
— Всё нормально, Настя, — улыбнулась через силу я.
— Он хочет тебя убить, твой муж?
Я снова улыбнулась. Не так она и была знакома, с реальностью, девочка — женщина Настя. И это хорошо. Пусть обитает в своём ванильном мирке и дальше.
— Он сумасшедший. И он очень богатый сумасшедший, который может меня найти. Он будет искать, из принципа. Он считает меня своей вещью. И в моем животе его ребёнок, он ему не нужен, но он его…
Снова молчим. А потом…
— У меня есть брат, — продолжила она. — С Демидом они едва знакомы, тот его отребьем считает… Может и прав. Но он мой брат, я люблю его. Он последнее, что осталось от моей, некогда красивой и дружной семьи. У тебя есть ручка?
Я удивилась, но показала на тумбочку — там врач что-то писала, оставила мне листок и ручку. Настя её взяла, перевернула лист, и аккуратным, бисерным почерком что-то написала. Потом мне протянула.
— Что это?
— Это адрес, по которому можно найти брата. И телефон, правда я не знаю, действителен ли он, брат часто их меняет. У тебя есть деньги?
Я поневоле покраснела. Это — одна из причин, по которой муж будет меня искать. Я не была идеалисткой. Я знала, что с больным ребёнком и без денег не выжить. И я украла деньги у своего мужа. По его меркам, ерунда. По моим — порядочная сумма.
— Но зачем, Настя?
— Мне стыдно, но…он поможет тебе. Он сделает тебе новые документы, у него знакомые есть. Ты передай бумажку эту, и скажи, что подруга моя. Он тебе поможет, конечно, заплатить придётся.
И вот тогда я заплакала. От облегчения. От того, что вдруг появилась надежда, пусть зыбкая, но хоть такая. Я любой рада.
— Спасибо, — прошептала я.
А потом моё тело скрутило схваткой, такой сильной, как никогда прежде, все мысли отступили на второй план. Родила я ещё до рассвета. Сутки приходила в себя. Заставляла себя есть. Прикладывала сонную Дашку к груди почаще, чтобы скорее молоко пришло. Настю я больше не навещала и не видела, но листочек берегла.
И сбежала следующей ночью. Это было несложно, драконовских мер по охране больницы не было. Просто спустилась на первый этаж, отомкнула запор, вышла аккуратно прикрыв за собой дверь. В рюкзаке деньги. В руках запеленутая в одеялко, пока ещё безымянная Дашка. Я уехала в ближайший большой город первой электричкой.
У меня была справка о её рождении, написанная с моих слов врачом в роддоме. И первым делом я пошла не за документами, я платно пошла к хорошему детскому врачу в очень хороший центр. Я врала безудержно и мне верили. Я говорила страшную правду и меня слушали. Главное — я платила. И мою Дашку проверили полностью.
— Никаких отклонений не вижу, — заверила меня кардиолог. — Одно окошко открыто, так трогать ничего не нужно, проверитесь в полгода, само пройдёт. Гарантирую. Это частая патология.
— Но как так? — удивлялась я.
— Радуйтесь, — улыбалась врач. — Просто радуйтесь и примите этот подарок судьбы.
Мой подарок. Моя Дарья. Имя уже было. И первая на нашем веку съёмная квартира, тёмная, страшная, зато документы не спросили и мужа в ней не было — это самое главное. О, я такая счастливая была! Несмотря на то, что Дашка не спала толком ночами, верещала, живот её мучил. Возьму её на руки и хожу, хожу, спать хочется, а я улыбаюсь, как дура.
И Мишу я нашла, Мишей его звали, брата того. Он долго недоверчиво на меня косился, разглядывал листок написанный сестрой.
— У меня просто муж, — пояснила я. — Он агрессивен. Я хочу сбежать от него. И все.
— Дорого будет.
— Я заплачу…
Я осталась Ольгой, фамилию, дату рождения и отчество сменила. Дашка получила имя. Документы выглядели настоящими, но в следующем же городке я их поменяла. Заплатила гос-пошлину и поменяла по заяке, сменив некоторые детали. Так я делала ещё два раза.
И бежали мы с Дашей долго, из города в город, ровно до тех пор, пока не пришёл Шахов.
Глава 29. Демид
— Не дело это, — сердито сказала бабушка. — Либо женитесь уже, либо расходитесь до конца.
— Бабуль…
— Хотя, как по мне, лучше бы разошлись уже да нашёл бабу нормальную! — Закончила она и губы поджала.
Она была рада, что ребёнок нашелся, но ситуация ей явно не нравилась. Да кому она нравилась? Если только внезапно обретшим дом котятам.
— Я сам решу, как мне быть, — спокойно ответил я.
— Решит он, — Вздохнула бабушка.
Маленькая, временем согнутая, щуплая, она все ещё считала, что вправе командовать мной, словно мне восемь, и я снова во дворе играя штаны порвал, третьи за неделю. И отчитывать строго, как умела она, не умея проявлять любви, стыдясь её.
— Если дальше будете дурью маяться, — видимо, не все ещё сказала. — То лучше мне ребёнка отдай. Прабабка моя так вовсе до ста двух лет дотянула, чем я хуже? Чай успею ребёнка на ноги поставить… Девочка она хорошая, ладная, а что строптивая, так наша порода, с тобой сдюжила и с ней сумею…
И снова вздыхала, пила чай из крошечной пиалушки, только такие признавала, и смотрела куда-то вдаль, думая невесёлые мысли.
Ночью Даша с обеими своими кошками ушла спать к ней. Я зашёл посмотреть. Так резко сближаться ребёнку было неудобно, она не привыкла, боялась и не в полной мере доверяла даже бабушке. Но кому то верить хотелось, пришла. На кровать к бабушке лечь не осмелилась, устроилась в кресле, благо оно широкое. Я её трогать не стал — если ей так спокойнее, то пусть спит.
Утром пошли гулять. Дашка бегает, вокруг щенок этот косолапый. По снегу ему ещё рано и неудобно, лапы скользят и проваливаются, маловат он для таких прогулок, но как по мне, пусть лучше в сугробах срет, чем у меня дома.
Дашка бегает, смотреть — приятно. Щенок тявкает на воробьёв. Бабушка следом идёт медленно, опирается о свою трость, иногда останавливается и щурится на солнце. Картина идиллическая. Я хотел к ним выйти, чтобы хоть немного приобщиться, когда Настю увидел.
Она стояла в холле второго этажа, и тоже в окно смотрела на забавную троицу — бабушка, щенок и ребёнок. Услышала мои шаги, обернулась. В её глазах слезы. Одна сорвалась вниз, по щеке скатилась, и мне вдруг так остро жалко стало свою бывшую жену, женщину, которая родила мне дочь.
