Телефонную связь гостиница мне не предоставила. Около часа является Штельрехт. Весь в саже, обгорелый, в стальном шлеме и форме противовоздушной обороны. Мое партийное ведомство выгорело сверху донизу. Из пострадавших соседних домов через окна все время забрасывало снопы огня. Как ни старались берлинцы и берлинки, они ничем не смогли помочь. Красивого, лишь в 1940 году достроенного здания больше нет. Выдержал лишь подвал. Кое-что удалось в нем спасти. Сражение за здание напротив оказалось напрасным: на фоне ярко – огненного неба Министерство транспорта догорает.
Раздается новый сигнал тревоги. Я представляю себе, что сейчас должно твориться на берлинских улицах и в подвалах. Сотни тысяч людей, оставшихся без крыши над головой, подвалы переполнены, и они отчаянно пытаются хоть как – то найти безопасное место для детей. К счастью, новой бомбардировки не последовало, скоро прозвучал отбой тревоги.
На следующее утро Берлин все еще горит. Неба не видно, толстый слой копоти покрывает дома и, размокнув, лежит на улицах. Я еду в свое ведомство. Развалины. Среди дымящихся обломков торчат провалившиеся вниз сейфы. Вход в подвал лишь через узкий люк. На входе, однако, нацарапано: место сбора Гётештр[ассе], 11. – Мы едем туда. Над Бисмаркштрассе сильный ветер гоняет сажу и грязь. Они попадают в глаза, говорить почти невозможно. Женщины с закрытыми полотенцами лицами. И на Гётештр[ассе] много разрушений. Дом напротив горит. В помещении несколько сотрудников. Я даю ряд указаний и сообщаю, где меня искать: министерство на Унтер – ден – Линден. Его за ночь удалось потушить. И здесь десятки зажигательных бомб. Лишь благодаря храбрым действиям удалось спасти историческое здание. От Министерства внутренних дел напротив не осталось почти ничего, по соседству все выгорело. Опасность возникла прежде всего из-за примыкающего сзади здания берлинского кат[олического] епископа. Лишь благодаря отчаянным усилиям и многочисленным насосам удалось остановить пламя, местами уже перекинувшееся к нам. Епископ, его сотрудники и монахини нашли убежище в бункере моего министерства, который в свое время построил советский посол. Помощников среди богомольцев нашлось немного. Один, стоявший у насоса, все время спрашивал, действительно ли пути эвакуации безопасны.
Почти все окна были разбиты, в комнатах грязь, но уборка уже началась и за стекольщиками уже послали. – Из помещений мин[истерства] в других зданиях пострадала треть, в том числе сгорели личные дела сотрудников.
На следующий вечер новая тревога, новая тяжелая бомбардировка и новые разрушения. Мы в подвале Рейхсканцелярии. Когда мы вышли, то увидели огонь на первом этаже Кайзерхофа – огонь перекинулся на здание от загоревшейся на
[1116] штрассе церкви. Большая бомба, предназначенная для вновь отстроенного бункера, упала на него, оставила воронку, но крыша бункера выдержала. – В Кайзерхофе недостаточно служащих, а главное, нет шлангов. Огонь теперь пожирает здание, начиная с крыши. Я бегу в нашу комнату, запихиваю в саквояж все, что попалось под руку, и спускаюсь вниз. На коврах второго этажа уже танцует пламя. – Вскоре на месте отеля со всеми его ценностями остается лишь пылающий факел. Мы проводим ночь на кушетках в бункере фюрера.
На следующий день я еду по Тиргартенштр[ассе] в Далем, через полчаса там, на Герингштр[ассе] взрываются две мины. Если бы я поехал позже, мы бы погибли. Лишь сейчас виден весь масштаб разрушений. Вся Тиргартенштр[ассе] – сплошные развалины, с обеих сторон Курфюрстендамм руины. – В следующие дни я выбираю другие маршруты. Лютцовплац уничтожена, Шилль- и Неттельбекштр[ассе] – горы обломков. Все торговцы антиквариатом сожжены и погребены под обломками. Ужасные разрушения на Курфюрстенштрассе, половины Бисмаркштрассе больше нет. Уничтожено 8 министерств, 10 дипломатических представительств. 800 000 человек без крыши над головой. – Через три дня улицы очищены от обломков. Берлин работает дальше!
Еще один налет бомбардировщиков – на Пленерштр[ассе]. Воздушной волной выбивает окна и двери в маленькой квартирке моих тетушек
[1117], в которой мы находились в тот день. И здесь попытки восстановления. – На моем участке, на котором лежали стройматериалы, многочисленные зажигательные бомбы подожгли все деревянное, в бараках [внешнеполитической] школы по соседству сгорел весь спасенный паркет и другой ценный материал.
На Рождество г[ау]л[яйтер] Шпренгер пригласил меня в тихий замок Ромрод. Старая крепость тринадцатого века, окруженная рвом. Мощная – и холодная. Но старые дрова из бука все же согревают. Вокруг красивые буковые, сосновые, еловые леса и широкие поля. Несколько дней отдыха идут на пользу. По ночам над нами порой пролетают британские эскадрильи: дважды снова на Берлин.
1944 год
2.5.[19]44
Наконец-то небольшая передышка в спецпоезде, чтобы задним числом зафиксировать некоторые события.
17.4. состоялись похороны мюнхенского г[ау]л[яйтера] Вагнера
[1118]. Их посетил и фюрер, который обратился к нам с речью. Он обсуждал почти исключительно проблему крепости брони наших танковых дивизий. В 1940 году таковая присутствовала. Но против Т–34 броня уже не годна. Но новые самоходные артиллерийские установки проявили себя прекрасно. Их сейчас изготавливают в больших количествах. И тогда он спокойно взглянет в будущее. Восток снова будет завоеван. – О люфтваффе не упоминалось.
Фюрер пригласил меня к себе на ужин. Он задал вопрос, касающийся финских сообщений о Дорпате. Я рассказал ему то, что изложено в прилагающемся отчете
[1119]. По словам фюрера, хорошо, что он теперь в курсе дела, он даст соответствующий ответ.
Разговор перешел на покупку произведений искусства. Фюрер рассказал, что купил бы ряд прекрасных полотен Фрагонара и Буше. Я сказал, что согласно приказу ф[ранцузские] коллекции частично размещены в соответствующей шахте, но существует опасность в связи с влажностью. Ф[юрер] проявил озабоченность (пару дней назад Борман спросил, как обстоят дела с этим
[1120]). – Относительно Муссолини фюрер был заметно удручен. Построенные из наших материалов альпийские укрепления должны быть М[уссолини] хорошо известны. «Он сам давал предписания касательно их». Огромные бетонные сооружения, большие электростанции внутри горы – будто волшебные пещеры. Но не в Ливии и не на Сицилии. – Гауляйтеры Хофер
[1121] и Райнер
[1122] одновременно заявили о том, что фашизм совершенно изжил себя, а Муссолини осознанно предал фюрера. Сообщая фюреру о своих действиях, они хотят нейтрализовать визит М[уссолини] в Бергхоф. Можно предположить, что М[уссолини] прибудет с множеством жалоб. Я информирую о направленной мне фашистской докладной записке, в которой Муссолини рисуется и по сей день окруженным членами масонских лож. Прежде всего, Буффарини
[1123], министр внутренних дел. Фюрер думает, что это в значительной мере верно, и говорит, что единственный, кто произвел на него хорошее впечатление – Прециози
[1124]. – Эдда Чиано написала несколько писем, в которых пыталась при помощи наглого шантажа спасти своего Галеаццо
[1125]. Я удивился, узнав, что отвратительная Эдда вовсе не дочь синьоры Ракеле
[1126], а внебрачный ребенок, и ее мать – еврейка. (Действительно?) – Эдда сейчас в швейцарском монастыре и пишет, вероятно, свои «мемуары», которые задорого продаст. – Фюрер заключил: «Я не совершил предательства».
