Далее фюрер подробно описал, каким он мыслит развитие Европы в будущем и какова в этом процессе роль Германии…
На следующий день я переслал фюреру проект распоряжений по порученной мне работе
[411], государственно – правовой формат которой он собирается подробно обсудить с Ламмерсом
[412].
+
На нашем дипломатическом приеме было больше гостей, чем когда – либо. Очевидно, дипломаты и мировая печать научились ценить эти ставшие традиционными выступления. Им удалось выяснить, что я несколько дней пробыл у фюрера, они надеялись, что мой доклад прольет кое-какой свет на будущее. Находящийся в Берлине председатель Государственного совета Греции
[413] поздравил меня с публикацией моих работ, которые он «с восторгом прочел». В качестве гостей присутствовали и другие иностранцы, приведенные посланниками их стран.
Фиппс полагает, что «во Франции дела обстоят лучше», Блюм, по его словам, сам намерен держаться подальше от коммунистов, радикал – социалисты тоже настроены оппозиционно. Имело ли смысл объяснять этому британцу, что означает фигура еврея Блюма
[414]? Несколько дней спустя Фиппс пригласил меня на завтрак и вновь повел свои речи – быть может, в надежде «схватить» отголоски переданного мне фюрером? Я заметил ему: Блюм связан «идеологией» по рукам и ногам, а потому едва ли можно предположить, что он станет сигать через яму, вырытую им же.
Эти дни: переговоры с Бюллем
[415], США, председателем Ассоциации внешней политики в США, о занятии должности заведующего кафедрой философии в Мюнхене, речь в Саарбрюккене (ответ епископу Гудалю
[416]), речь в Ульме по случаю проведения заседания Имперского союза древней истории. В ратуше – прием, организованный для «знаменосца идеи», как меня величали, и приятный подарок: 2 работы ульмского архитектора Фортенбаха
[417] середины 17–го столетия. В ближайшее время из Италии прилетит Анджелотти
[418].
Из прочего – подготовительное совещание в преддверии большой работы, которая, если она будет организована в форме, предложенной мной, действительно примет всемирно – исторические масштабы. Для начала следует, однако, запастись терпением.
30.10.[1936]
В ходе своего доклада в Оберзальцберге фюрер выразил согласие с моим предложением по усилению давления в переговорах с Афганистаном и Ираном. Теперь все утряслось, и Риттер, заядлый интриган из М[инистерства] и[ностранных] д[ел], с улыбкой замечает: «этим вопросам следует уделять гораздо больше внимания, нежели до сих пор». Договор с Афганистаном на 22 млн готов; 15 млн из них – военные поставки, причем 20 % оплачиваются афганцами в валюте. В г[ермано] – иранском соглашении речь идет о 80 млн. Таким образом, В[нешне]п[олитическое] в[едомство], проявив настойчивость, добилось заключения третьего торгового соглашения: лишь потому, что «практики»
[419] почувствовали ясное политическое целеполагание. Взял на себя новые дела (воздушное сообщение с Кабулом), Бломберг намерен «осаждать» нашего атташе в Анкаре, чтобы смягчить сопротивление турок. 4.11 прибывает премьер – министр Афганистана
[420], которого буду принимать я. Мы получим единственный проект оригинала концессионного нефтяного договора, который обсуждается с американцами. Если мы заинтересуемся, он не будет подписан.
Информацию о нашем соглашении получили русские: в качестве мести они не позволили более 180 000 каракульским овцам, которые паслись на их территории, вернуться в А[фганистан].
Вчера и сегодня я обедал у фюрера и делал доклад, освещающий эти темы. Фюрер выказал глубокое удовлетворение. Просил меня составить список еврейских представительств наших фирм в Румынии. Он раз и навсегда запретит Р[ейхс]м[инистерству] э[кономики] подобные действия.
Что касается моей докладной записки (обсуждавшееся ранее поручение
[421]), он пояснил: она свидетельствует о широте задуманного, он все понимает и признает справедливость изложенного. Однако само требование о том, что я должен иметь возможность «привлечь» из отдельно взятого министерства определенного мною самим чиновника, кажется ему весьма необычным и в предлагаемой форме неосуществимым. Я пояснил, что имелось в виду: не я выбираю чиновника, а чиновник, назначенный соотв[етствующим] министерством для «обработки» вопросов, касающихся Востока, должен быть связующим звеном между своим и моим ведомством и подотчетным мне лицом. Фюрер заметил, что потребуется не менее 30 совещаний, ведь, конечно, нужно будет преодолеть сопротивление [в собственных рядах]; то же касается и поручения о «мировоззренческом руководстве Германией», в особенности если мы постепенно хотим охватить все имеющиеся сферы. Он размышлял над поручаемой мне работой, она может осуществляться в следующей форме: я мог бы расположиться у него – т. е. в Рейхсканцелярии в качестве его уполномоченного. Но тогда люди, приходящие на совещание ко мне, фактически оказывались бы в его ведомстве, а значит, тем более досаждали бы ему. В остальном же работа эта для него очень важна. Я ответил на это: вся партия страны не создает столько трудностей, как отдельные руководители в верхах, ведь рассуждать о строительстве домов для крестьян проще, чем принимать на себя духовное руководство. Наши товарищи по партии наверху доставят, вероятно, больше трудностей, чем не – национал – социалистические министры. Фюрер рассмеялся: ну, они образумятся.
