— Сонечка, поехали домой, — рычу ей в губки и снова несдержанно целую.
— Я не могу… — шепчет.
— Почему? — отстраняюсь и хмурюсь.
— Потому что вы… хотите меня, — вспыхивают ее щеки.
Это разве проблема?
— Хочу, — соглашаюсь. — Но как ты уже успела заметить, силой не возьму. Просто поживешь, пока люди будут ремонтировать твою квартиру.
— Какие люди, — охает Соня. — Вы не поняли. У меня ещё нет денег на ремонт.
— Это я как раз понял, — ухмыляюсь.
— Но тогда кроме того, что вы хотите, — она нервно облизывает губы. — Мне нечем с вами расплатиться за эту помощь.
Тело сокращается от ее слов. Это хорошая логика, но этим путём мы не пойдём. Черт!
— Ты мне нравишься, Соня, — с трудом вытаскиваю я из себя признание. — Это хреново, но так уж вышло. И я не буду врать тебе, что не хочу видеть тебя в своей постели. — Ловлю ее руку на своей груди и перемещаю на ширинку. Сонины глаза распахиваются ещё сильнее. — Да, вот такие дела. Но я обещаю, что отношения будут, только если ты сама захочешь. Если нет, я просто отпущу тебя, как только будет готова квартира. И дальше ты продолжишь работать в магазине.
— Почему я должна вам поверить? — Соня выкручивается из моих рук и, обхватив себя за плечи, отходит на шаг назад.
— Потому что это щедрое предложение. И ты мне веришь больше чем всем остальным людям.
Задумчиво замирает.
— И вы совсем не будете ко мне прикасаться? — с сомнением ведёт бровью.
— Я этого не говорил, — усмехаюсь, понимая, что Соня сдалась. — Должна же быть у меня хоть какая-то моральная компенсация убытков.
— Я могу готовить…
— Обязательно, — киваю. — И убираться тоже.
Мне это не нужно, конечно, но нужно ей.
— Хорошо, — кивает. — Давайте… попробуем.
Глава 24. Обнажение и самообслуживание.
Сергей
— Я все, — Соня, кутаясь в мой халат, застывает на пороге кухни и кусает губы.
Стараюсь не утекать в размышления о том, какая у неё сейчас нежная и горячая кожа после душа. И как мне бы хотелось исследовать ее губами… всю-всю.
— Кушать хочешь? — прокашливаюсь, выбрасывая сигарету, и захлопываю окно.
— Можно мне просто молока? — опускает глаза.
— Подходи и бери, — киваю ей.
— Самообслуживание? — Иронично плывет ее интонация, а губы трогает улыбка.
Мое дыхание срывается. Понимает она или нет, что творит со мной?
Чтобы хоть чем-то занять руки, достаю из холодильника коробку молока и стакан из шкафа над плитой.
— Запомнила, где что находится?
— Спасибо, — подходит к кухонному гарнитуру и наливает молоко.
— Я бы с удовольствием посмотрел на то, как хорошие девочки занимаются самообслуживанием, — окончательно сокращаю между нами расстояние и замираю за спиной Сони. Сжимаю руки в кулаки, потому что они бессовестно тянутся к ее поясу на халате.
Пульс подскакивает и начинает колотиться по венам. Ах, какая это была плохая идея, привести ее сюда. Рано или поздно… просто наброшусь же и загрызу.
— Вы о чем? — ведёт плечиками.
— Да так, — ухмыляюсь пошлым взрослым фантазиям. — Как-нибудь расскажу.
— Я бы хотела погреть молоко и… дайте пройти! — просит с отчаянием в голосе.
Отхожу на два шага в сторону. Соня сбегает от меня к микроволновке и оттуда бдит, чтобы дистанция больше не уменьшалась.
Тяжело нам придётся. Выдыхаю, стараясь угомонить свои разбушевавшиеся инстинкты.
— Будешь спать в моей спальне. Постельное белье лежит в шкафу. В гостиную не пущу, там тьма разного, непредназначенного для психики нежных сопливых девочек.
— Я не сопливая, — вспыхивает и выпрямляет спину, будто я задел что-то женское.
— Да, — решаю ее немного подразнить, раз уж сама зацепилась. — А кто цветы на снегу слезами опрыскивал?
— А вы совсем-совсем никогда не плакали? — выдаёт, обижено поджимая губешки.
— Так мужчины ж не плачут, — отвечаю ей, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться от странного вопроса.
— Да нет, вы не поняли, — облизывает губы. — Когда вы последний раз радовались или огорчались? Вот так, чтобы прямо до слез?
Я смотрю на неё с сомнением. И вроде ж серьезно спрашивает. Это вызывает в груди странное чувство паники. Хочется снова отшутиться или рявкнуть, но я делаю обратное. Пропускаю этот вопрос глубже, пытаясь ответить максимально искренне.
— Радовался. Когда Ковальчук в овертайме канадцам забил, — улыбаюсь, вспоминая, что тогда с парнями мы только из армии вернулись.
— Кто такой Ковальчук? — Соня хмурится. — Вы про футбол?
— Про хоккей… — выдыхаю, в очередной раз осознавая разницу в нашем возрасте. — Чемпионат мира был.
— Вы любите хоккей? — переспрашивает с улыбкой. — У страшного Северова есть увлечения?
— Это было давно и неправда, — резко отзываюсь, прерывая ее веселье.
— Я бы хотела лечь здесь, — обхватывая себя крест на крест руками, стреляет глазами на кухонный диванчик.
— Почему? — не догоняю я.
— Потому что там ВАША кровать.
А да… И в этом весь смысл.
Мне хочется рявкнуть, чтобы привыкала, но я просто отталкиваюсь кулаками от столешницы и иду в коридор. Достаточно поговорили.
— Возражения не принимаются, — придаю голосу жесткости, тормозя на пороге. — Постарайся лечь спать, к тому времени, как я выйду из ванны, — оглядываюсь на Соню.
Она достаёт из пищащей микроволновки стакан молока. Делает глоток и облизывает язычком верхнюю губку.
Мой пах взрывается. Просто мазохизм какой-то!
В ванне специально зависаю на подольше, пытаясь себя успокоить контрастным душем. Тело предательски ноет. Ну я же не пацан, чтобы расслабляться при живой бабе самому… или все-таки самообслуживание? Намыливаю шампунем сначала голову, потом тело… и ничего не могу поделать! Желание становится невыносимым!
Прикрываю глаза, представляя наши с Соней поцелуи и срываюсь, помогая себе разрядиться. Мое тело протряхивает. Вау… Дожился, мать твою, Северов!
Не понимаю на кого злюсь больше. На себя или на девочку-динамо. Но все как-то через задницу выходит! Да ещё и вопросы такие задаёт…
Когда выхожу из душа, в квартире меня встречает тишина. Чистый стакан стоит около раковины. Моя кружка тоже вымыта и висит на подставке.
Вытягиваю из пачки сигарету и пишу сообщение секретарше с заданиями на завтра. Поверяю события календаря и вспоминаю про корпоратив. Не пойти нельзя. Соню вести с собой тоже не вариант. Ей ещё работать в этом коллективе, а у продавцов свои междусобойчики. Они в нашем корпоративе не участвуют. Сказать? Хрен его знает. Отчитываться за каждый шаг перед женщиной с сомнительным статусом в своей жизни — плохая политика.
