— Бутерброды и кофе, — заканчивает свою мысль Сергей. — И ещё, малышка, — он ловит меня за край пододеяльника и притягивает к себе. — Там же на столе лежит визитка хорошего гинеколога. Я хочу, чтобы ты прямо сегодня записалась к ней на первые числа января.
— Что? — замирает сердце внутри меня.
— Соня, — вздыхает Северов, сажая меня, как маленькую на коленку. — Вот сейчас эти обиженные глаза убрала, выбросила из головы, то что нафантазировала и услышала меня.
Киваю.
— Ты теперь большая девочка. Я хочу чтобы ты могла защищать в этом вопросе свои интересы самостоятельно. Поговоришь, задашь вопросы, я по женским штукам так себе источник информации.
— Поняла, хорошо, — киваю головой.
— Через сорок минут за тобой заедет Глеб, а мне уже пора. — Он целует меня в висок и спускает на пол.
Пока я острожно, почти как сапёр, смываю с себя в душе следы нашей ночи, Сергей уходит.
Хоть он и был со мной утром нежным и заботливым, я все равно чувствую себя немного брошенной. Потому что мне хотелось бы поговорить о том, что между нами произошло ночью не только в формате «вот тебе визитка, сходи с умной тетей поговори», а как-то иначе. Поделиться впечатлениями, позавтракать вместе.
Наверное, у девочек для этого есть подруги. Но вот Ане я открыться пока не могу, а Олесе не хочу. Осадок от ее некрасивого поступка никуда не делся.
Приготовленные Северовым бутерброды немного разбавляют мое потухшее настроение и дальше сборы на работу идут уже веселее.
Глеб приезжает за мной ровно в без двадцати десять и отвозит на работу.
— Давай, давай, включайся, — машет мне ладошкой из-за кассы взмыленная коллега, а я кое-как протискиваюсь ко входу за витрины, объясняя людям, что я — «не без очереди», я — второй продавец.
В обед Сергей пишет мне сообщение, что послал к нам с Аней курьера с обедом. Я пишу ему «спасибо», понимая, что вырваться и покушать с Северовым в самый горячий день продаж перед Новым годом- это нереальная идея.
Редкие свободное минуты моя коллега сбегает в подсобку и дописывает шпоры к своему сегодняшнему экзамену. В шесть вечера я ее отпускаю и целую в щеку с пожеланием удачи.
Ещё полтора часа веду неравный бой с покупателями и параллельно раскладываю пакеты для инкассации. Сегодня выручка в полтора раза больше, чем позавчера. Я немного зачарованно смотрю на то, как в денежных стопках выглядит несколько миллионов. И это здесь ещё нет безналичной оплаты.
Около половины восьмого в магазин заходит молодая пара, которая постоянно целуясь, замирает возле витрины с кольцами. За ними — ещё одна пара молодых парней, которые оживлённо обсуждают, что подарить какой-то девушке. Вопросы у обоих пар рождаются одновременно. Я пытаюсь побыстрее закрыть покупку хотя бы одним, чтобы заняться вторыми. Но они, словно сговорившись, гоняют меня, требуя показать то какую-то мелочь, то померить сережки на себя, то достать побольше украшений для сравнения. Через пять минут этой беготни в магазин заходят ещё двое молодых ребят и пожилая женщина, которая сразу идёт к серебру.
Меня откровенно начинает напрягать, складывающаяся картинка. Особенно то, что у всех, присутствующих, кроме женщины, в магазине надеты капюшоны. У кого от пуховиков, у кого от худи. Я быстро продаю женщине ложечку для внука и разглядываю сомнительных покупателей, размышляя о том, что было бы неплохо пригласить к себе поближе охрану. С минуты на минуту должна приехать инкассация.
— Здравствуйте, — двое сотрудников банка как раз появляются в дверях.
— Здравствуйте, — киваю им я. Подаю ведомость, забираю мешок и начинаю складывать в него деньги. Наклоняюсь к подкассовому сейфу и тщательного пересчитываю купюры.
Над моей головой начинают раздаваться агрессивные ругательства и звуки борьбы.
Подскакиваю на ноги в обнимку с огромным мешком и просто немею от страха, видя направленное на себя дуло пистолета. Ужас тонкой ледяной змейкой начинает спускаться по позвоночнику, делая мягкими колени.
— Сюда давай, — тянет к мешку руку молодой парень в балаклаве, которого я раньше в магазине не видела. Когда он вошёл?
Испуганно оглядываю своих посетителей и понимаю, что у всех людей, которых я пыталась обслуживать последние пятнадцать минут, скрыты лица. Господи!
Они держат инкассаторов на полу, видимо, чем-то предварительно вырубив.
— Ну не тупи! — взмахивает на меня оружием грабитель. — Бабки сюда давай.
Его голос кажется мне знакомым!
Я тянусь рукой к тревожной кнопке, но вдруг неожиданно вижу на ладони у вора специфический круглый шрам-ожог от сигареты.
Моментально вспоминаю, как парень Олеси рассказывал, откуда у него появился этот шрам, и как его в четырнадцать во дворе «посвящали» в пацаны.
— Олег? — тихо и вопросительно спрашиваю я, слыша, как голос рвётся и дрожит.
По на мгновение мелькнувшей в глазах грабителя панике, я понимаю, что угадала. Страх, отрицание и отчаяние закручиваются в голове ураганом.
Как такое может быть?
Этой мой секундной заминки хватает для того, чтобы Олег вырвал из моих рук мешок, и вместе со своими сообщниками направился к выходу. Они нарочно и нагло показывают «факи» и другие неприличные жесты в камеры.
Я жму тревожную кнопку. Но это не помогает. Магазин находится слишком близко к выходу. Сквозь аквариумную стену, я вижу, как Олег запрыгивает в тачку без номеров, а остальные его сообщники разбегаются в разные стороны.
Я стою, вцепившись пальцами в витрину, и не зная, как мне жить дальше.
В магазин забегает охрана. Приводит в чувства инкассаторов. Вызывает полицию, кричит и что-то требует от меня.
Осознавая, что только что произошло, я тихонечко сползаю на пол под витрины и беззвучно рыдая, качаюсь из стороны в сторону.
Это я виновата.
Глава 38. Правда и совесть.
Соня
«Пожалуйста, возьми трубку», — мысленно умоляю я подругу.
Гудки, гудки… Звонок сбрасывается. Я набираю ещё раз.
— Алло… — Олеся отвечает только на четвёртый раз.
И делает это так… Очень нехотя и раздраженно.
— Ты почему телефон не берёшь? — панически шепчу и на всякий случай закрываюсь в самой дальней кабинке туалета.
— В душе была, — фыркает она.
— Олеся… — тяжело сглатываю. — Ты знаешь, где сейчас находится Олег?
— Со мной, — отвечает подруга, не задумываясь ни на минуту.
Я теряюсь от ее ответа. Неужели ошиблась?
Конечно, могла… Но шрам. Слишком специфичный. И голос, и глаза…
— А он… — переспрашиваю острожно. — Никуда не уходил?
