— Это слишком!
Стараюсь скрыть волнение своего сердца и реакцию тела. Но когда он так близко, водит колкой щетиной по внутренней коже бедра, скрыться невозможно. Ему понятны все мои реакции и пульс, пересекающий черту, бьется сразу везде.
В каждом уголке тела. В каждой клеточке. Особенно там, когда Амир целует.
Перед глазами темнеет. Я хватаюсь за простыни, чтобы не упасть, и все равно падаю в бездну. Таить не буду, я о таком фантазировала, представляла. Но мои фантазии — лишь бледные моли по сравнению с яркими бабочками, порхающими под кожей от откровенной ласки Анварова.
Пожар возникает под его губами и распространяется всюду. Горят даже кончики волос, даже ресницы… Все — оголенный нерв.
Трепещу, как натянутая струна, но Амир продолжает высекать искры, заставляет меня издавать совсем непристойные звуки.
Громкие и откровенные, с просьбой остановиться, потому что сердце грозит пробить ребра.
Чистое наслаждение. Пьянящий экстаз, стирающий рамки между откровенным и порочным. Последний миг до падения прочувствовала особенно остро. Словно вот-вот сметет в пропасть, но пока я слышу и чувствую, как нарастает гул бешеного кровотока, как туго сжимается пружина, все чувства и эмоции стягиваются в тугой, пульсирующий узел удовольствия. Запутанный лабиринт, из которого не хочется выныривать совсем, только сорваться вниз и взлететь.
Больше не было сил сдерживаться. Сердце словно обезумело, а эмоции сорвались с поводка, стирая, размазывая, уничтожая на коротком выдохе…
Дышать нет возможности. Тело, как пушинка, гонимая горячим летним ветром.
Под ладонями оказывается его горячая, смуглая кожа, под которой перекатываются мускулы. Он приникает ко мне крепко и требовательно, а я не могу понять и вспомнить, когда он успел раздеться и швырнуть на пол все эти каталоги, брошюры, образцы…
Совсем потеряла счет времени и ничего не вижу перед собой. Только его губы — порочные и влажные, зовущие. Они врезаются в мои с упорством ледокола, растирая вкус и подчиняя окончательно.
Всхлипываю, подстраиваясь, окончательно принимая Его, как своего мужчину.
Слишком быстро? Слишком глупо? Никаких гарантий?
Возможно.
Но я точно знаю, что если откажусь сейчас, буду жалеть об этом до конца своих дней.
— Ты слишком горячий. Мне дышать нечем, Амир.
— Носиком нужно дышать, — шутливо кусает. — Дать тебе передышку перед следующим забегом?
— Ты марафонец, что ли? — удивленно опускаю взгляд вниз.
— Три дня страдал, Свет. На голодном пайке…
Краснею. Похоже, аппетит его неумолим и неутомим…
— Откроешь окно?
Амир поднимается мгновенно, демонстрируя мне свой упругий, свежерасцарапанный зад. Да, я тоже скучала! Получите доказательства и распишитесь, господин Анваров!
— Амир, тебе кто-то звонит…
Вибрация и требовательный звонок раздается откуда-то снизу.
— Сейчас отключу!
Анваров пытается отыскать свой телефон, погребенный под завалом рекламной продукции.
— Нашел. Хм… Это брат. Я отвечу. Вдруг важное?
— Только если это важное не потребует твоего ухода.
— На что это ты намекаешь?
— Что я тоже ждала тебя три дня, на диете.
— Без пончиковая?
— Без амурная диета.
— Я Амир, — поправляет строго. — Да, Тимур. Что ты хотел? Говори, только быстро, потому ты совсем не вовремя.
Отходит.
— А вот это уже не твоего ума дело! Если твой потолок — это отпустить пошлую шуточку, то я… Что?!
Оглядывается на меня.
Я настораживаюсь.
— Нет! — рявкает Амир. — Даже если бы завалялась, тебе бы точно не сказал. Все, пока. Мне некогда! — отключается.
— Что ему было нужно? Ты посмотрел на меня очень странным взглядом.
— Тимур спрашивал, не завалялась ли у тебя какая-нибудь сестренка. Желательно, симпатичная, без моральных принципов и без беременного живота, чтобы развлечься.
— О боже… Он всегда такой беспардонный?
— Сегодня он был очень вежливым.
— Не верится.
— Однако это так, — кивает. — Кстати, он прав насчет одного. Безопасности. Обещаю, что исправлю. В ближайшее время. Веришь?
— Да. Но…
— Что но?
— Обещай, что исправишь это после того, как закончишь наш маленький марафон…
— Маленький? — ухмыляется. — Нарываешься, Раисова. Ох, как же ты нарываешься!
* * *
Спустя время
С тревогой смотрю на календарь.
Еще неделя, и будет считаться, что я перехаживаю с беременностью.
Чувствую себя бочкой, набитой сельдью. Ни наклониться, ни присесть с легкостью.
Обувь кое-как застегиваю, когда никого нет рядом.
Амир советует мне купить галоши без шнурков, шутник, блин! А я с трудом выполняю даже элементарные действия и боюсь, что рожу не ребенка, а маленького китенка.
Сегодня ощущения особенно беспокойные.
Малыш отпинал мне все, что только можно было отпинать. Я как кусок отбивной…
Плаксивость накатывает чаще, чем обыкновенно. Раздражаю саму себя! Как только Амир меня терпит?!
Не верится, что мы помирились и не ссорились. Почти не ссорились!
За два месяца, минувших с момента примирения, мы всего раз пять поругались, но не о глобальном.
Скорее, в мелочах, в быте мнениями не сошлись.
Анварову не понравилось, что я взяла трех мелких предпринимателей на учет и веду их на дому.
Возмущался так, словно я его мужское достоинство выбросила за ненадобностью, но потом гнев сошел и он разрешил мне «заниматься баловством», пригрозив, что если буду уставать, мгновенно прикроет лавочку.
Поясницу тянет…
Ложусь отдохнуть немного, засыпаю.
Пропускаю момент, когда Амир появляется рядом.
Просыпаюсь от того, как он щекочет шею щетиной.
— Скучала?
— Устала.
— Еще скажи, голова болит.
— Ощущения странные, день прошел муторно, — признаюсь, как есть.
— А я думаю, что ты по мне сильно скучала, проказница! — задирает сорочку. — Трусишки промочила!
— Что?!
— Ты не просто по мне соскучилась! Ты всю простыню залила! — присвистывает.
Впиваюсь в его плечи пальцами.
— Амир, постой! Это не то, что ты думаешь! — говорю испуганно. — Кажется, у меня отходят воды.
