Стилист посмотрел на нее сердито, но без злости.
Рафаэль отвлекся от объектива, покосился на Татьяну:
– Звезда моя, а ты его смени лучше… Только выше поднимайся, и чтобы угол часовни оказался слева от тебя, – Рафаэль определился с одним из удачных ракурсов, прикинул, как он будет смотреться с Зои. Теперь проверял другой ракурс.
Татьяна послушно заняла нужное ему место, театрально воздела руки к тусклым еще небесам, пропела:
– О боги всемогущие, пошлите температуру плюс шестнадцать, шоколадку и нормальный кофе!
Рафаэль снимал и ее. Не обращая внимания на баловство визажиста, командовал:
– Правее встань. Правая нога выше, как будто шагаешь по лестнице… Нет, развернись. Теперь как будто спускаешься…
– Раф, не старайся, я просто не фотогеничная, – Татьяна лукаво щурилась.
Рафаэль забрался на валун, присел на корточки перед девушкой, поймал в объектив веснушчатое лицо:
– Не напрашивайся на комплимент, – пробормотал рассеянно и снова уткнулся в экран. Встав в полный рост, кивнул девушке: – Все, можешь идти в машину…
Татьяна весело козырнула:
– Есть, босс…
Семен подошел ближе:
– Раф, сухой лед нести? Или ты передумал?
Фотограф кивнул:
– …Стас! Что Зои, готова? У нас десять минут, пока солнце не переместится, потому всю экспозицию перестраивать…
Фотомодель выбралась из минивэна, предусмотрительно бросила на мерзлую землю тапочки, сунула в них ноги. Рафаэль поманил ее к себе, указал на место, где только что стояла Татьяна:
– Сюда, – протянул ей руку, помог взобраться по крутой тропе. Дождался, когда девушка снимет тапочки, отдаст их Семену, чтобы не попали в кадр. Удовлетворенно кивнул: – Так… Что тебе навевает это место?.. Не говори. Думай об этом.
Зои огляделась, поежилась, зябко поджала пальцы на ногах. Рафаэль сделал первые кадры, считывая эмоции девушки.
Та прошептала:
– Тоску, уныние, безнадежность. Как последний приют, который не дает успокоение, а только забвение…
– Круто, давай пока с этой эмоцией, поработаем.
Зои то поворачивалась к часовне, то отворачивалась от нее, заплетала волосы, присев на черные камни, щурилась на восходящее из-за часовни солнце. Подходила ближе к почерневшим стенам, дотрагивалась до них пальцами, обнимала себя за плечи. Ветер трепал пшеничные волосы, золотил их. А Рафаэль фотографировал, фиксировал кадр за кадром, отчетливая понимая, что… не то.
Созданный образ не жил, не дышал.
И фотограф не понимал, в чем дело.
Искал. Продвигался ощупью, уже забыв о конкурсе, об ожиданиях команды и собственных амбициях, сосредоточившись только на том, что работа «не идет», кадр не слушается, эмоция утекает, рассыпается.
Подозвал Семена – тот ловко брызнул на руку модели воду из пульверизатора:
– Это чтобы не обжечься, – пояснил.
Зои посмотрела с тревогой на него, перевела взгляд на фотографа. Тот успокаивающе кивнул:
– Один кадр. Две секунды.
Семен положил в центр девичьей ладони плотный ватный шарик.
– На счет три.
Рафаэль приготовился, поднес фотоаппарат к лицу, рассматривая девушку в объектив.
Семен аккуратно поджег шарик в руке девушки, бросил к ее ногам дымовую шашку. Щелчок. Один-единственный кадр прежде, чем Зои испугалась и бросила ватный комок на землю.
– Все, брейк, – скомандовал.
Ему стало стыдно – девушка продрогла. Столько кадров. И почто стопроцентная уверенность, что все впустую.
Отпустив модель, помог ей надеть тапочки и спуститься ближе к машине, где ее перехватили Семен и Стас. Оба уверенные, что проделана отличная работа. Но Макс-то точно знал, что нет. Мрачно уставился в экран, еще раз просмотрел отснятый материал.
– Ну что, Раф. Все? – От машины отделился Гора, махнул рукой. – Я печку починил, поедем до города как приличные люди.
Рафаэль неопределенно кивнул:
– Сейчас, я еще пощелкаю… Собирайтесь.
И не позволив себя отговорить или отвлечь дополнительными вопросами, шагнул за угол, отделившись от ребят.
Слышал, как ребята недоуменно зашептались. Семен крикнул:
– Фотозонты собирать?
Рафаэль махнул рукой. Обошел здание.
Оно сильно повредилось из-за пожара.
Его пытались отреставрировать. Пожар свел все старания к нулю.
Фотограф видел почерневшие леса́. Осторожно перешагнув через гору ломанных кирпичей, взошел на пригорок. Отсюда красивый вид на лес. И на видневшийся за ним небольшой жилой поселок, очевидно – ту самую экодеревню, о которой говорила Татьяна. Надо домами поднимался белый дым затопленных печей, сюда, на холм пахнуло пряно, дразняще.
Рафаэль просто фотографировал. Вид, линию горизонта – она его успокаивала, он даже думал, что стоит ее поставить как заставку на компе, будет хорошо освежать взгляд и успокаивать внимание. Он щелкал затвором фотоаппарата, не сразу заметив в окошко объектива движение – он невольно кого-то сфотографировал с противоположного, менее всего поврежденного пожаром угла здания. По привычке пригляделся через экран, приблизил изображение.
Сердце упало и забилось часто-часто. Карина?
Этого не может быть. Приглядевшись, он уже сомневался: странная одежда, девушка казалась старше Карины.
Чтобы не выдать себя, он сделал еще несколько снимков, на этот раз – прицельно, выбирая ракурс так, чтобы лицо незнакомки попало в кадр, и тут же увеличивал его, чтобы убедиться. Руки дрожали.
Девушка, сбросив с плеч куртку, приладила ее на ветку и теперь начала разбирать обугленные леса́ – снимала уцелевшие плахи, аккуратно складывала в стороне, выбивала обухом топора нижние опоры, прикрывая глаза от сыпавшейся золы, ждала, когда осядет пыль, чтобы собрать прогоревший мусор в строительные мешки. Ей помогали еще две женщины, в такой же неопределенного цвета одежде: длинные юбки до щиколотки, темные платки, перепачканные сажей лица, куртки распахнуты на груди. Все трое работали молча, без шуток, пения, которыми обычно сопровождается такая работа.
Рафаэль был все еще не уверен.
– Карина, – тихо позвал.
Девушка выпрямилась, огляделась по сторонам. Раф понял – она не видит его, но ветер донес его голос. Он вышел из-за лесов на открытое место.
Девушка уставилась на него. Глаза распахнулись от удивления, но смотрели недоверчиво. Молодой человек шагнул вперед, девушка, будто очнувшись, ахнула, прикрыла рот перепачканной сажей ладонью, отшатнулась. Ее резкое движение привлекло внимание напарниц – те тоже распрямились, посмотрели на Рафаэля настороженно. Та, что постарше, перекрестилась.
