У Павла екнуло под сердцем: таких совпадений не бывает.
– А как ее фамилия? – память приготовилась вытянуть фамилии всех фигурантов по делу Макошиного скита.
Девушка пожала плечами:
– Как и у меня, Ко́канова.
«Не может быть», – Громов уставился на Лизавету, забыв нацепить улыбку. Его похолодевший, пристальный взгляд насторожил ее, девушка выпрямилась:
– Что-то случилось?
Клавдия Коканова запомнилась ему еще с прошлого года, когда они с группой приехали в скит после заявления отца Татьяны Богорадовой, Клавдия служила привратницей и не пропускала группу на территория скита, покрывая головы оперативников таким отборным матом, какого не услышишь и от бывалых «сидельцев».
По документам, найденным в сейфе у настоятельницы, скандалистка значилась как Клавдия Ивановна Коканова.
Так и запомнил.
* * *
Несколькими часами ранее,
стоянка у кафе «Мамонтенок»
С Рафаэлем простились на стоянке у кафе «Мамонтенок» – парень был растерян, все пытался добиться у родственника, о чем они говорили с Кариной, что она ответила, почему отказалась возвращаться домой. Макс отвечал односложно – что мог рассказал сразу, а додумывать… Додумывать – это последнее дело.
Душа требовала факты. Женщина, которую прятали в доме, ее безумный взгляд, не выходили из головы. Да и сама Ефросинья, с какой непримиримой строгостью она смотрела на него, с какой ненавистью – на Рафаэля, заставляли возвращаться к мыслям о Карине снова и снова.
Он не узнавал двоюродную сестру. Яркая, жизнерадостная, которая тушевалась только в материнском доме, сейчас напоминала замороженную статую с тщательно выверенными мыслями и словами, которые она говорила.
«Кукла», – признался с раздражением.
Въехав в город, набрал номер Громова:
– Паш, я еду к тебе.
– Коньяк не бери, я на сутки ушел, – вместо приветствия сообщил старинный друг. – Я сейчас попробую подмениться, ты заедь ко мне, ключи передам через дежурного.
Уже у дома Громова заглянул в магазин, взял колбасы, хлеба и спагетти, в отделе заморозки – котлеты: у Пашки, предполагал, пустой холодильник, а у самого Макса в животе из еды только кофе, бутерброд из кафе «Мамонтенка» и предчувствие большого дела: оно манило, вызывало тахикардию и не позволяло отвлечься на что-то другое.
Уже дома, приготовив бутерброд, принялся ждать Громова и готовить ужин.
* * *
Когда вернулся Громов, Макс обратил внимание на его растерянный вид:
– Надеюсь, не испортил тебе планы на вечер? – спросил.
– Не надейся, я только что спас очаровательную девушку, и она напоила меня чаем, – Пашка прошел в кухню, сообразил, что их ужин забыл на дороге, когда бросился на помощь Лизавете. Но Макс уже разогревал котлеты в микроволновке и по-хозяйски раскладывал по тарелкам спагетти.
Павел молча уселся за стол, открыл плетенную шкатулку, стоявшую посреди стола, достал из нее приборы. Заметив недоумение в глазах однокашника, мрачно пояснил:
– Отвыкаю от Иркиных примочек.
Макс понимающе кивнул, сел за стол. Ирка – та самая знойная красавица, которая чуть было их не рассорила: повстречавшись с Максом, переключилась на более пробивного и прижимистого Пашку, с ним и в ЗАГС пошла. Все надеялась, что он уйдет из органов и пойдет в бизнес или на крайний случай – в адвокаты. Пашка сперва посмеивался, переводил ее намеки в шутку, но потом понял – она не шутила. Жена, которая хочет больше денег – дело понятное, что называется – житейское, у кого из мужиков такого нет? А вот когда Ирка взяла деньги от родственников подследственного за закрытие уголовного дела, пообещав, что поговорит с мужем и «все будет хорошо», Пашка не выдержал. Собрал ее вещи, вызвал такси и отправил к матери. Напоследок велел принятые деньги вернуть хозяину подобру-поздорову, если не хочет оказаться среди неопознанных трупов в городском морге.
И в тот же вечер позвонил Максу.
Никогда он еще не был так близок к увольнению. В один момент даже Макс был уверен – Павел напишет рапорт.
Выдержал. Выдержал отстранение, проверку службой собственной безопасности, отправленное псу под хвост повышение, на которое должен был вот-вот пойти. Взвалил на себя десяток дел, чтобы не возвращаться домой, к расставленным по ранжиру фарфоровым слоникам.
И вот сейчас, Макс исподтишка наблюдал за ним, пока друг уплетал макароны с покупной котлетой, и молчал.
Павел заговорил первым.
Отставив в сторону пустую тарелку, откинулся на спинку стула, спросил:
– Ну, что, рассказывать будешь? Или будем в молчанку играть?
– Нечего рассказывать. Все чинно, мирно, как в гробу у Папы Римского.
Пашка встал, подошел к кофемашине, залил воду и положил контейнер с кофе. Включил аппарат – по кухне потянулся горьковатый, с дымком аромат.
Скрестив руки на груди, посмотрел на Макса.
– Понял, значит, говорить будут я… А ты слушай. Настоятельница этой богадельни, матушка Ефросинья, учительствовала в местном лицее под именем Елены Дмитриевны Дробовой. Математику преподавала. Восемь лет назад вышла на пенсию. Тогда же подалась в отшельницы и паломницы: и у нас по святым местам, и в Израиль ездила.
– То есть они все-таки православные. Христиане?
Пашка поморщился:
– Погоди, ты слушай. Года четыре она так просвещалась, молитвами от рака пыталась избавиться. Пока люди добрые не присоветовали ей старца чудодейственного, что от хвори этой лечит. И направилась она к нему на Алтай.
– Так она что, больна?
Пашка посмотрел строго:
– Ты дашь рассказать?
– Ну ты б еще с рождения царя Гороха начал, блин! – Макс схватил салфетку, скомкал ее и бросил тут же на стол.
Пашка оскорбился, поджал губы:
– С чего надо, с того и начал. – Забрал бумажный шарик со стола, отправил в ведро. – Я все-таки старше тебя по званию… И лучше знаю.
Макс фыркнул:
– А я все жду, когда ты мне об этом напомнишь… Ладно, все молчу, как рыба!
Павел удовлетворенно кивнул.
– Ну так вот, старец этот организовал скит, официально – экопоселение, древние традиции, языческий антураж, вплоть до каменных идолищ на капище. При том – не деревенщина какая-то, у него свой инстаграм аккаунт, а товары свои магией Алтая взращённые, на Wildberries продает. Все чисто, через ИП, налоги платит исправно, я сам лично проверил. И к слову сказать, не маленькие налоги-то, бизнес у него процветает. Вот и наша Елена Дмитриевна подалась к нему, продав предварительно квартиру свою в центре Смоленска со всем скарбом, старенькой Тойотой и гаражом. А через восемь месяцев вернулась уже под именем Ефросиньи.
