– Так расследуй!.. Все эти женщины, – Макс постучал пальцем по столу: – могли исчезнуть и погибнуть по разным причинам, включая ловкую имитацию их исчезновения родственниками.
Он отвернулся.
– А Карина?
– Давай сейчас не про Карину. У меня стойкое ощущение, что ты мою семью и ситуацию используешь в служебных целях. И от этого… прибить тебя хочется…
Павел вздохнул.
– Хорошо ты говоришь. Как коучи новомодные… Давай по пунктам. Имеют ли люди право податься в отшельники? Имеют. Сегодня человек может уйти в любую степень заблуждения и верить хоть в зеленых котиков с Марса… А ты заметил у матушки за печкой баночки с антисептиками? Нет?.. А я заметил. Получается, сама сдохнуть от заражения не хочет, а паломниц своих призывает травками и подорожником лечиться… Я эту гниль, Макс, за километр чувствую…
Макс молчал. Пройдясь по кухне от стены до окна, замер у подоконника, уперся в него кулаками. Павел глухо продолжал:
– И о презумпции невиновности я помню: пока не доказано, что есть виновное нарушение закона, они могут хоть хороводы голыми водить… Но я уверен, что Рафаэль прав, в скиту что-то не чисто. Но мою веру к делу не пришьешь, сам понимаешь. Это женский скит, если б я мог в женщину переодеться, сам бы влез в это дело…
– А женщин у тебя в отделе нет?
– Есть, конечно. Но Карина их не знает и не пойдет на контакт.
Макс долго молчал. Павел, чтобы не раздражать его, собрал со стола посуду, подумав, вымыл ее, аккуратно разместил в сушке, то и дело поглядывая на товарища.
Выключив воду, вытер руки полотенцем и, отбросив его, не выдержал:
– Ты долго в молчанку играть будешь? А то мне вставать уже через четыре часа…
Макс мрачно покосился на него, пробормотал:
– Так спи, кто тебе не дает.
– Даешь «добро» на подключение Аделии?
Макс резко к нему развернулся:
– То есть если я скажу «нет», ты найдешь способ и отвалишь от моей семьи?
Павел не отвел взгляд:
– Я бы не хотел подключать ее через твою голову, это все-таки свинство.
– Согласен. Тогда запомни – я против! – Макс выставил вперед указательный палец, повторил с нажимом: – Категорически против. Так что ищи другие варианты…
Громов устало выдохнул, будто весь сдулся и сник. Отвернулся к стене. Сделав пару глубоких вздохов, вышел из кухни, бросив:
– Я тебе постелю в зале. Спокойной ночи.
Глава 11. «Вы еще пожалеете!»
Карина переминалась с ноги на ногу, тайком вздыхала, наблюдая, пока матушка Ефросинья перепишет счета в бухгалтерскую книгу – начали восстановление часовни, приходили пожертвования и на эти деньги скит покупал стройматериалы.
Закрыв книгу, настоятельница сняла с носа очки-половинки, строго посмотрела на Карину:
– Ты, помнится, на бухгалтера училась. – Девушка кивнула. – Так может и мне поможешь, тяжело мне сводить концы с концами, не умею я.
– Помогу…
Ефросинья тяжело поднялась из-за стола, прошелестела устало:
– Поможешь… – обойдя стол, встала напротив Карины, скрестила руки на животе, изучая девушку.
Карина боролась с неловкостью. Раньше, когда она пела, когда была на сцене, взгляды посторонних не пугали ее. Сейчас – иное дело. Она сцепила пальцы в замок, растерла подушечкой большого пальца ладонь, подняла руку к лицу, почесала лоб. Опустила руку, нервно затеребила уголок трикотажной кофты. Молчать и терпеть это взгляд больше не было сил.
– Матушка Ефросинья, простите, что сразу не сказала, что Рафаэль нашел меня. Это случайно произошло. Он фотограф, часто работает с натуры, ну и занесло его сюда, к часовне. Может, репортаж увидел по телевизору о пожаре, может в сети нашел что-то… что его привлекло… – заговорила скороговоркой, слова под тяжелым взглядом настоятельницы выдавливались с трудом, мысли путались. – У него часто бывают заказы с необычными локациями, для журналов, для рекламных проектов… Я сейчас не знаю, для чего, но наверняка так и есть, потому что я исполнила все, о чем говорили вы мне и никогда, ни словом не упоминала, где я… и где меня можно найти.
Она беспомощно взглянула на настоятельницу – та продолжала ее изучать, будто и не слушала.
– Не говорила, значит, – повторила эхом.
Значит, слушала, поняла Карина. От голоса настоятельницы по спине пробежали мурашки. Девушка посмотрела на нее с опаской, кивнула.
– Хорошо, если так. А брат твой как здесь оказался, как думаешь?
– Да он брат такой… не совсем брат.
Ефросинья изогнула бровь:
– Это как же?
– Двоюродный. Он в Москве живет. Редко видимся.
– А чего сейчас его твой благоверный позвал? – продолжала допрос Ефросинья.
Карина не знала. Пожала плечами.
– Может, для смелости.
– Он трусоват у тебя был?
«Был» укололо под сердцем, в одно мгновение выбило из легких воздух. Хотелось поправить – отчего же «был», он и есть. Но осеклась, промолчала. Ефросинья недовольно скривилась.
– Молчишь… Отпираешься…
– Не отпираюсь я…
– МОЛЧИ! – Ефросинья полоснула ее взглядом, будто наотмашь ударила. – Привела в скит, на землю благодатную прелюбодея своего, осквернила бранью и спорами уют и уединение сестер. Оха́ила блудом своим, заповеди нарушив…
Настоятельница говорила, словно топором рубила фразы. Не наступала на девушку, но с каждым словом становясь все страшнее – Карина отчетливо видела, как сбилась в уголках губ настоятельницы белая пена, как мутнел от гнева взгляд.
Глаза женщины сузились, губы сложились в убийственно-презрительную ухмылку:
– Нечестивая тварь, вертихвостка блудливая…
Карина отшатнулась:
– Матушка… – в таком тоне и словах с ней никто еще не говорил.
Девушка оступилась, запуталась в собственном подоле и упала на спину.
Вовремя – Ефросинья, замахнувшись, хотела ударить ее по лицу, но промахнулась – ладонь глухо ударилась о косяк. Карина шустро отползла в сторону, подобрала под себя ноги. Ее крик будто вернул самообладание Ефросинье – женщина выпрямилась, посмотрела холодно. Стукнула кулаком в дверь. И тут же на пороге показалась Ольга и Клавдия.
– Эту – в подпол. На хлеб и воду, – бросила отрывисто, окинув девушку взглядом. Подумав, добавила. – Света не давать. Пусть с грехами своими один на один побудет.
Карина не сразу поверила, что происходящее касается ее, перевела взгляд на лицо Ольги – сестра вроде бы к ней хорошо относилась. Ольга смотрела отчужденно.
Когда Клавдия шагнула к ней, Карина вскрикнула.
