Карина ужаснулась:
– Как можно отдать своего ребенка?
Аделия покачала головой:
– Карина, это криминальный бизнес, никто с тобой цацкаться не планировал. Тебя купили, как покупают собаку для разведения щенят…
– Господи, – девушка осунулась, сжалась.
– Стала бы перечить, убили бы… Как убили Татьяну Богорадову…
Карина прикрыла глаза, из-под опущенных ресниц по щекам текли слезы, собирались на подбородке, стекали на грудь.
Аделия приблизилась к девушке, взяла за руку:
– Смерть Незабудки случилась много лет назад… Уже никто не виноват. Но подумай, что на самом деле прячется за твоим чувством вины? Не собственная ли попытка жить самостоятельно, в пику велениями матери? Что на самом деле стоит за верой в искупление за смерть Незабудки? Что на самом деле стоит за твоим желанием слушаться Ефросинью? Не искупление ли за то, что ослушалась мать? Карина, думай! Спрашивай себя и ищи правдивые ответы. Только опираясь на них ты найдешь настоящую опору…
– Она меня никогда не понимала, – девушка склонила голову, перепачканные кровью волосы почти закрыли ее лицо.
Аделия покачала головой:
– А что ты делала, чтобы она понимала? – Девушка перестала скулить, внезапно замолчала, обратившись в слух. – Может быть, ты ей что-то объяснила? Рассказала, что тебе важно? Спорила до хрипоты? Доказывала?.. Пока я видела только то, что ты мечешься как подросток. Даже сейчас, после встречи с Ефросиньей. Первое, от чего ты отказалась – это от собственной мечты, ведь ты же ушла из группы…
Карина молчала. Не плакала – слезы высохли. Бледные губы сомкнулись. Взгляд уперся в собственные руки, но не видел их, будучи обращенным в себя.
– Проще всего винить в своих бедах тех, кто рядом. Своих близких. Они беззащитны перед твоими обвинениями, потому что не знают о них. Потому что нам часто проще терпеть побои, унижения и жалеть себя, чем просто поговорить. Признаться, что в чем-то неправ, что недоработал, недоделал, недоразобрался. Это большая работа, Карина, – любить…
Аделия молчала долго, исподтишка наблюдая, как меняется выражение лица девушки. Как в глазах просыпается недоумение, следом за ним – осознание, боль, жгущее огнем понимание неправильности и несправедливости. Оно разрасталось в глазах, загоралось лихорадочным румянцем на щеках, сбивало дыхание. Карина захлебывалась в нем.
– Я так верила ей…
– Истинная вера милосердна, – прошептала, бросив девушке словно спасательный круг утопающему.
Карина поймала его. Медленно выдохнула, выпрямилась:
– Зачем ей это? Ради власти? Денег?
Аделия покачала головой:
– Ефросинья – очень практичная женщина. Она подбирает сломленные, ищущие души, хрупкие у самого основания. Выбивает последнюю опору – память и близких. Дальше вы для нее – материал. Без воли, без прошлого, без собственных мыслей…
Где-то рядом, за деревьями, послышался крик:
– Карина!
Девушка встрепенулась:
– Рафаэль? Это Рафаэль!
Подскочила, бросилась к двери. Аделия перехватила ее, здоровой рукой зажала рот:
– Погоди, не кричи… Что там происходит?
Девушки, припав к щели между досками, наблюдали, как Ефросинья и незнакомый им коренастый мужчина, ожесточенно избивают Рафаэля.
– Рафаэль!
* * *
Рафаэль задыхался.
Погнался за машиной, уверенный, что впереди та выйдет на трассу, а ему удастся поймать попутку, но машина продолжала петлять по лесу, уводя все дальше от обжитых мест.
Он не знал, сколько бежит следом – красные огни габаритов уже едва мелькали за деревьями, иногда надолго пропадая. О наступлении утра можно было только догадываться, – здесь, в лесу, молодого человека окружала сырость, запахи гнили и серая муть, лишь изредка разрываемая ярко-оранжевыми проблесками. Наверно, если посмотреть вверх, то небо уже малиново-розовое, в тонкой паутине облаков. Но Рафаэль боялся отвести взгляд и потерять идущую по бездорожью машину с бесчувственной Кариной в багажнике.
Она не торопилась, важно переваливалась через пересекающие тропинку корни, рассекала широкие, наполненные талой водой канавы.
Рафаэль падал и поднимался вновь.
Когда сил уже не осталось, замер на мгновение, согнулся пополам и упер руки в колени, переводя дыхание. А когда распрямился…красные огоньки погасли. Сердце ударилось о грудную клетку, подпрыгнуло к гортани. Молодой человек вглядывался в черные стволы, беспомощно махал руками, подобно шаману пытаясь привлечь огни.
Перед ним лежали следы протекторов. Вряд ли по этим местам много машин передвигается.
Набрав в грудь воздух, побежал дальше. На ходу достал сотовый – посмотреть, ушли ли сообщение к Максу. Связи не было, «галочки» у сообщений по-прежнему горели бледно-серым.
Пробежав еще около получаса, замер на развилке – одна дорога, сильно разъезженная, уходила вправо, вторая, с четко отпечатавшимися квадратиками протекторов грязевых шин, – брала прямо, в труднопроходимую чащу, заросшую ельником. По какой их них уехала машина с Кариной?
Рафаэль тяжело дышал. Слизистая во рту пересохла, язык прилипал к небу, а в гортань словно песка насыпали. Молодой человек откашлялся, тяжело прислонился к стволу, посмотрел в небо: солнце уже вовсю золотило вершины. Оранжевые лучи косо поглядывали на развилку, подсушивая красноватую глину. Последний раз, когда он видел габаритные огни внедорожника, машина, как ему показалось, ушла правее.
Подумав, он направился по более наезженной дороге.
Солнце основательно припекало, когда он выбрался к лесной сторожке. Хорошо утоптанная десятками ног поляна, поленница дров, мелкий бытовой мусор вроде обрывков медицинских пластырей и забытого и затоптанного в грязь женского носового платка. Территория была обнесена невысоким забором, но калитка оказалась открыта. Рафаэль шагнул внутрь.
– Эй, есть кто?
Небольшой дом с плотно закрытыми ставнями и зеленой черепичной крышей, высокое крыльцо с крепкими, тщательно оструганными досками.
У стены, под навесом, заметил бочку, направился туда – даже если там не самая свежая вода, он ее выпьет, потому что от жажды уже говорить не мог. Зачерпнул железной кружкой, сделал несколько жадных глотков, одновременно оглядываясь по сторонам. Машины, за которой он бежал от самого скита, не было.
Обойдя территорию, заглянув в окна дома – убедился в том, что здесь никого нет. Более того, сюда никто давно не приезжал – след протектора высох и осыпался, а местами его перекрывали птичьи и звериные следы.
Зато сотовый поймал волну – серые «галочки» окрасились в нежно-голубой. Сообщение от Макса – «Еду к тебе» – заставило нахмуриться от досады: Карину-то он упустил, и толку теперь от него – как от разрядившейся батарейки.
