Лет четыреста назад, когда отношения с Инквизицией у ведьм были несколько напряженными, а крестьяне — легко бросающимися из крайности в крайность, роща наш род весьма выручала. По нынешним временам пользы от нее куда как меньше. Это дополнительный налог ежегодно, выплата компенсаций случайным пострадавшим и такие вот ночные променады с припозднившимися гостями.
— У тебя мопед двоих выдержит? — У меня даже нос замерз — быстрее бы домой.
— Если второй будет такой же тощий, как ты, то без проблем.
На себя бы посмотрел, доходяга.
— Поедешь туда, куда я скажу, даже если тебе будет казаться, что там глубокий овраг. И никуда не сворачивать без моего разрешения! Станет совсем страшно — можешь закрыть глаза.
Малыш презрительно фыркнул и оседлал мопед. Тот завелся с первого раза. Покрепче перехватив фонарь, я устроилась позади оборотня, свободной рукой вцепившись ему в плечо.
— Прямо. И не гони.
— Знаю, — огрызнулся Малыш.
— Налево.
— Там кусты непролазные!
— Налево!
Мопед повернул налево, чудом не врезавшись в дерево.
— Но как?..
— Потом. Прямо.
Паренек больше не пререкался, а молча повиновался моим указаниям. А может, и правда закрыл глаза.
— Стоп.
Мы остановились на вершине холма. Огоньки Давкаута были так близко, что не верилось, что до него почти две мили.
— Занятный у вас лесочек.
— С характером. И ночью по нему лучше без сопровождения не гулять. — Мне хотелось побыстрее распрощаться. — Минут через пятнадцать пойдет последняя электричка. Поезжай, как раз успеешь. Только прежде загляни к смотрителю. Скажи дяде Патрику, что его Эла попросила за мопедом приглядеть. Потом твой транспорт Фред заберет, когда за машиной приедет.
— Да ну, — отмахнулся Малыш. — Я лучше своим ходом.
— Ну смотри, дороги ночью не безопасны.
— Я в общем-то тоже… — Он зевнул, прикрывая рот рукой, которая на глазах трансформировалась в здоровую мохнатую лапищу.
— Тогда пока. — Я повернулась и потопала в сторону дома, широко размахивая руками и поскрипывая фонарем.
— А поцелуй? — донеслось до меня.
— А в лоб?
— Можно и в лоб.
— Обойдешься!
Он нагнал меня у рощи, вырастая впереди точно из-под земли.
— Ну что?
— Можно я приеду еще? Завтра или послезавтра.
Вопрос меня озадачил. Давать опрометчивых обещаний не хотелось. Впрочем, объясняться тоже.
— Послезавтра я дежурю на работе допоздна.
— А завтра, завтра мне можно приехать? — не сдавался оборотень.
Трудных подростков только не хватало.
— Ну… приезжай.
С криком «йехууу!», чем-то походившим на волчий вой, Малыш высоко подпрыгнул и помчался обратно к оставленному мопеду. Заурчал мотор, и паренек скрылся за холмом.
Всю обратную дорогу через рощу за моей спиной раздавались тяжелые скрипучие шаги. Зловеще трещали ветки. А в глубине леса раздавались душераздирающие завывания.
— Бабушке пожалуюсь, — бросила я через плечо. — Все будут, как путевые, а ты пенек пеньком.
Позади меня сипло вздохнули, и дальше я уже пошла без мрачного звукового сопровождения, раздумывая о том, что бедный Малыш еще не знает, на что подписался. Завтра «ВеликиЭ» приспособят его к хозяйственным работам безо всякого стеснения.
Гостем у ведьмы бывают только единожды. Во второй раз она уже знает, как сможет вас использовать.
В холле горел свет. Прямо в центре комнаты, на самом видном месте, а точнее на столе, стоял чемодан, для верности перевязанный бечевкой. Кожа на его раздутых боках потрескалась еще в те времена, когда юная Эсме первый и последний раз полетела в столицу искусства и моды. Последний, потому что одного рейса маме хватило, чтобы понять: метла — это единственный летный аппарат, на котором ее не укачивает.
Если мне не изменяет память, последние лет двадцать в этом чемодане хранили старую посуду, которую жалко выбросить, а вдруг пригодится. Кто спустил «старичка» с чердака, объяснять необходимости не было — поблизости от чемодана расположились все обитатели Спэрроу-хилл. Живые, разумеется. Неупокоенных родственников в расчет не берем.
— Еще раз доброго вечера. — Я сделала вид, что никакие чемоданы посреди холла меня нисколечко не интересуют, иду своей дорогой (на кухню согреться чаем после вечерней прогулки), никого не трогаю, и вообще мне завтра на работу.
— Эла…
— Что, Ба?
— Присядь-ка, поговорить надобно.
Я оглянулась в поисках, куда бы пристроить свое усталое за этот долгий, очень долгий день тело.
Обстановка холла мало располагала к задушевным разговорам. Стены помещения, которое из-за его внушительных размеров редко удавалось толком протопить, увешивали портреты славных предков. Практически каждый из них внес свою лепту в копилку семейных проклятий. Видите вон ту эффектную рыжую даму в сиреневом? От нее третий портрет слева — востроносая тетка с кудельками цвета свежесваренной морковки и недовольно поджатыми губами. Элен Спэрроу. Ох, и склочная была женщина. Ей принадлежит абсолютный рекорд приобретенных проклятий — пятнадцать штук. Правда, тринадцать из них сняли, оставшиеся два благополучно выдохлись сами.
Из других достопримечательностей холла можно назвать камин в мой рост высотой, люстру, место которой в театре, и стол на тридцать персон. Выдвинув из-за него стул, я наконец дала отдых ногам.
«ВеликиЭ» традиционно заняли места напротив меня.
— Элеонора, нам нужно серьезно с тобой поговорить, — торжественно произнесла тетушка, сдвигая чемодан в сторону.
Если тетя называет меня по имени, да еще полному — это действительно серьезно.
— О чем?
— Ты теперь замужняя женщина. И у нас есть к тебе очень важный разговор. Ну… об этом… — Тетя сделала неопределенный жест, пытаясь подобрать слова.
Я попыталась перевести разговор в шутку:
— Про это вы со мной разговаривали, когда мне исполнилось тринадцать. Потом для наглядности еще показали соседей Буллоксов в процессе исполнения супружеского долга. До сих пор им в глаза смотреть не могу, когда доведется в Давкауте встретить.
Бабушка пристукнула кулаком по столешнице:
— Элка, прекрати!
— Дочка, это действительно важно. Сейчас не до шуток. Будь посерьезнее.
И мама туда же. Что это с ними?
— Никуда не полечу, — поставила их перед фактом я, устало положив голову на сложенные на столе руки. — Сил никаких сегодня больше нет. И второго прогула подряд мне на работе не простят.
