— Я всё-таки поражаюсь тебе, — произнесла она, садясь в машину. — Поражаюсь, и одновременно где-то даже восхищаюсь. Твоей силе, этой непробиваемой невозмутимости, этой уверенности и способности думать о работе, о сексе, об остальной ерунде, в то время когда твой ребёнок медленно угасает. Я целый день только и думаю о Нике. Меня даже переживания Ванды не особо задевают! Я вдруг перестала сочувствовать людям и стала сочувствовать себе!
— А знаешь почему так? — тон Адама мгновенно стал резче. — Потому что я не думаю о Нике как об умирающем ребёнке! Я воспринимаю эту болезнь, как временное состояние и верю, что мы с ней разделаемся. И никаких других мыслей по этому поводу я не допускаю! Как мать ты должна даже больше чем верить в чудо — ты должна быть в этом твёрдо уверена! И поэтому ты должна позволять себе жить, думать о разных мелочах, таких как работа, развлечения, секс с диктатором мужем и тому подобное. Нельзя замирать в ожидании неизбежного. Понятно?
— Может, мне показаться врачу? Я хочу забеременеть как можно быстрее.
— Мне нравится твоё рвение, — усмехнулся Адам. — Ты уже записана на понедельник. Через три дня.
Прямо в холле они наткнулись на коробки. А так как любой беспорядок, за исключением игровой Ника, выводил Адама из себя, взгляд которым он наградил их экономку говорил сам за себя.
— Я не знала куда девать эти вещи и стоит ли мне вскрывать коробки, — оправдывалась та, втянув голову в плечи, — Это привезли для миссис Пирс.
— Видимо, … Эджей … прислал, — сглотнув подступивший к горлу ком, подала голос Ева.
— Пусть всё это выбросят! — тут же распорядился Адам, с пренебрежением глядя на коробки.
— Ты не имеешь права! Это мои вещи и мне решать! — от возмущения у Евы спёрло дыхание. — Что-то из этого может не стоит не цента, но оно мне дорого. Ясно?
— Нет, не ясно, — категорично процедил Адам. — У тебя есть всё. А если чего-то не хватает — тебе стоит только сказать. Но я не желаю, чтобы в моём доме присутствовало напоминание о хромом зайчике.
— Понимания — вот чего мне не хватает Пирс! Чуткости и внимания не только как к женщине, но и как к человеку! — выкрикнула она, поднимаясь вверх по лестнице к сыну.
Адам появился через время, переодевшийся, с совершенно другим отстранённым выражением лица:
— Твои коробки отнесли в твою комнату, — бросил он ей, тепло улыбаясь Нику.
И Ева была просто уверенна, что теперь ноги его не будет в её комнате. Хотя с его стороны это был огромный и мучительный шаг ей навстречу. Он уступил, чего в принципе делать не умел.
— Как там на счёт творческих идей? — и Адам всё-таки был явно настроен на сглаживание конфликта.
— Не знала, что споткнусь об детское питание.
— В своё время, когда мы подбирали питание для Ника, я перепробовал весь ассортимент в этих маленьких баночках. Что такое? — насторожился Адам, заметив, как изменилось лицо Евы.
— Эврика! — улыбнулась она. — Придумала! Ты подкинул мне идею, — схватив свой блокнот, она стала что-то быстро записывать, утвердительно кивая на все вопросы Ника, даже не замечая его баловства, и что соглашается подвергнуть свой телефон опытам в воде и привести в дом козу, и рассеянно согласилась бы ещё бог знает с чем, пока не вмешался Адам.
Ева долго сидела у кровати спящего сына не в силах уйти, не в силах осознать почему детей поражают такие страшные беды, почему они должны страдать, такие чистые и невинные. В этом ей виделась чудовищная вселенская несправедливость. Горе могло как заставить обратиться к высшим силам, так и отвернуться от них. В этот момент Ева словно хотела поспорить с богом.
Но вместо небесного творца в детскую вошел потерявший терпение Адам и тихо вывел её за собой.
***
В этот день она приняла решение импульсивно. Вышла из офиса на обед и вдруг оказалась возле квартиры Эджея. Нет, она и раньше чувствовала, что это нужно сделать. Поговорить с ним глядя в глаза, попытаться объяснить, попрощаться как положено. Но она не представляла, что будет настолько больно от всколыхнувшейся любви, как только он открыл ей дверь.
— Привет, — прошептала она, закусив дрожащую губу.
— Входи. … Что-то забыл отдать? — Эджей пытался держаться отчуждённо, но в его голосе было слишком много тоски, чтобы не понять насколько ему тяжело.
— Я пришла поговорить, если ты не против.
— Поставить красивую и изящную точку? — горько усмехнулся он. И Ева несколько минут не могла оторвать взгляда от его мягких заполненных болью карих глаз.
— Джей … выбора не было. Я должна так много тебе сказать…
— Ты ведь говорила, что любишь меня, — оборвал он её.
— Люблю, — кивнула Ева, присаживаясь около него, боясь при этом прикоснуться. — Но есть чувства гораздо сильнее любви к мужчине, есть непреодолимые обстоятельства, которые требуют пожертвовать личными переживаниями. Мой сын болен Джей, врачи дают ему ещё год жизни. …. Генетическое заболевание, требующее донорской пересадки. Если я забеременею и рожу здорового ребёнка, это может спасти Нику жизнь.
Эджей потрясённо провёл ладонью по лицу.
— Понимаешь, Джей, можно сказать — Адам неистово любит нашего сына, он правда, хороший отец, готовый на всё ради своего ребёнка. … У нас с ним теперь есть общая цель и общее родительское чувство.
— Я сожалею, Ева на счёт малыша, правда. … Ты принуждаешь себя быть с Пирсом? Долго ты ведь этого не выдержишь.
— Верно, Адам сложный человек. … Но есть в наших с ним отношениях элемент доверия, когда он открывает мне свою душу … и он нуждается во мне так же как и мой сын. … Я не принуждаю себя, нет. Прости, тебе должно быть это неприятно.
— Не совсем подходящее слово, — Эджей сам взял её за руку. — Мне адски хреново Ева. Я каждый день думаю о том, что вот так просто отдал тебя этой сволочи. Он вцепился в тебя всеми своими акульими зубами и отпустит только если сдохнет. Меня на части рвёт, когда я понимаю, что вы с ним вместе! Что он заставил тебя выйти за него, что он делает тебя несчастной.
Ева вздохнула, упёрлась лбом в его плечо и покачала головой, затем посмотрела Эджею в глаза, и собравшись духом, произнесла:
