– Сдержу…
Глава 14
Село Лунево. Как много в этом звуке для сердца опера слилось! И как много в нем отозвалось…
Васин не только неоднократно бывал там, но вместе с Ломовым стал, можно сказать, одним из отцов-основателей этого населенного пункта. А все дело в том знаменитом Указе 1954 года.
Цыганская легенда гласит, будто народ этот так красиво поет и пляшет, что Бог запретил ему оставаться на одном месте. Чтобы все видели, насколько цыгане хороши. Вот весь мир столетиями и наблюдал их хаотичное мельтешение.
И по Руси сновали таборы, оставив неизгладимый след в русской культуре. Цыганский хор. Пляска с медведем. Цыганский вор. Цыганская гадалка. Любовь дворянина к цыганке. В общем, не заметить их было трудно. И даже лишенная сантиментов и предрассудков советская власть с этими неугомонными воришками долго ничего поделать не могла. Ну, бродят и бродят. Других забот достаточно. Надо индустриализацию проводить и социализм строить.
Осенью 1954 года Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев на автомашине объезжал центральные регионы России. В Хомутовском районе Курской области его кортеж увяз в цыганском таборе. По осенним мокрым дорогам усталые лошади и быки неторопливо тащили сотни скрипучих повозок. Такая небольшая армия.
Никита Сергеевич не упустил случая пообщаться с народом и тут же стал агитировать цыган за советскую власть, за трудовую честную жизнь на благо Родины. Цыгане оказались народом несознательным и в возникшей дискуссии послали первое лицо государства по матушке.
Вернулся Хрущев в Москву, да и дал сгоряча указание Верховному Совету оформить законодательно положение, по которому цыгане не занимались бы бродяжничеством, а жили отныне счастливой оседлой жизнью.
В октябре 1954 года вышел «цыганский Указ». Им, как бабочка иголкой, бродячие цыгане пришпиливались к месту, где их застала радостная весть, что отныне они – счастливые оседлые граждане СССР. Цыганам будет выделено место жительства и вот-вот их начнут паспортизировать.
Проблема оказалась масштабная. Сперва к ее решению привлекли все силы, в том числе внутренние войска и армейские подразделения. С огромным трудом удалось застолбить эти кочевые толпы по всей территории СССР. И у цыган получилась такая лотерея – кто-то вытянул счастливый билет на новое место жительства в благодатных местах, а кому-то выпали холодные несытые края.
Когда первый ажиотаж прошел, практически всю дальнейшую работу свалили на милицию – она разберется. Вот и разбирались. Колхозы выделили земли, а на органы внутренних дел легли заботы по строительству поселков для новых оседлых граждан СССР. При этом сами цыгане напрягаться, понятное дело, не спешили.
Как раз тогда на территории Заозерного и Староковыринского района раскинулся большой табор, почти на две сотни подвод, прибывший с Западной Украины. Местные власти объявили им об Указе. Но собрать эту толпу вместе и учесть каждого в отдельности было невозможно. Приезжают сотрудники милиции, а там лишь старики да совсем малые дети. А основной народ или у соотечественников в других таборах и поселках гостит, или занят воровством и попрошайничеством.
Несколько месяцев весь состав двух РОВД пытался что-то сделать с табором. Доходило до того, что сотрудники милиции сами участвовали в возведении цыганских домов. При этом гордому народу нельзя было дать разбежаться, как тараканам по щелям. А еще требовалось выявлять и привлекать наиболее активных его представителей за различные преступления. Пошли кражи, поножовщина, конфликты с местным населением, ошалевшим от счастья такого неожиданного соседства. Беспорядки были такие, что доходило до стрельбы. Васин сам тогда палил из «ТТ», правда, под ноги и поверх голов, на что слышал в ответ:
– Убивай, да!
Это орали цыганские мужики, предусмотрительно выставляя перед собой женщин.
В такой обстановке вырастало цыганское Лунево – новый поселок с очень специфическим населением. Но постепенно жизнь и там налаживалась. Кто-то из его жителей нашел себя в колхозе, занимаясь коневодством, – тут цыганам равных не было – чувствуют они лошадей и любят их. Ну и всегда увести их готовы, с чем Васину неоднократно приходилось разбираться. Часть табора жить там не пожелала и облюбовала для себя окраинные районы Светогорска, где компактно проживали дальние родственники. Создали там даже свою артель «Пролетарский металлист» и занялись лужением и изготовлением посуды для общепитовских точек.
Закрепление на земле сильно привычки цыган не изменило. Большинство продолжило, как веками до этого, воровать, гадать, спекулировать и мошенничать. А с наступлением тепла подавалось кочевать. И управы на них не было никакой. Весь государственный карательный механизм в отношении цыган почему-то буксовал.
Правда, редкостью стали кочевые кибитки. Цыгане теперь все больше пользовались железной дорогой, высаживаясь на станциях и разбивая палатки в укромных лесных местах.
В селе Лунево Васин побывал дней пять назад в плановом порядке, отрабатывая цыганский след. Но тогда ничего там не узнал. Как всегда – никто ничего не видел. А Копач, оказывается, был там. И, может, еще и будет.
Из СИЗО Васин направился в областную прокуратуру. В кабинете его руководители азартно играли в шахматы. Приучил Ломов следователя к этому занятию. И оказалось, что Апухтин играет не хуже его. Счет был равным.
– Товарищи шахматисты, у нас проходная пешка появилась, – торжественно объявил Васин на пороге.
Он доложил о своих раскопках. Старшие товарищи воодушевились.
– Вот она, долгожданная зацепка, – оценил Ломов. – Эх, молодость, легкомысленность и везучесть. Ну, где мои пятнадцать лет, практикант?
– Вообще мне двадцать шесть стукнуло! – возмутился Васин.
– Что, правда? – удивился Ломов, критически разглядывая своего ученика.
– Шеф, вы травмируете мое самоуважение, – укоризненно произнес лейтенант. – Вы весьма изобретательны в прозвищах, намекающих на то, что я еще в самом начале профессионального пути.
– И правильно травмирую. Чтобы у тебя голова не кружилась от успехов. Потому что ты, Васин, еще не орел сыска. Ты пока птенец. Но уже летаешь.
– Пять лет в милиции – это птенец? – вознегодовал Васин.
– В пять годиков еще в детский садик ходят. Для птенцов.
– Ну да. Орлята учатся летать.
Апухтин, сложив руки на груди, с улыбкой смотрел на эту эстрадную миниатюру. Он привык, что эти двое так постоянно пикировались. Каких только прозвищ не придумывал ученику Ломов! Побывал тот и «юнкером», и «подмастерьем», и «вечным студентом», и «производственным практикантом». Хотя с каждым годом это все меньше подходило к неуклонно матеревшему оперуполномоченному. Васин именовал своего учителя не иначе как заковыристым французским словом «шеф». Игра эта давно стала традицией для обоих, и отказываться они от нее не собирались.
– Ладно, не дуйся, – хмыкнул Ломов. – Чего ты там этому своему баклану сгоряча наобещал?
