Музей Фрейда в Вене.
Шур пообещал, что даст ему успокаивающее средство. Поблагодарив, Фрейд через некоторое время добавил: «Поговорите с Анной и, если она не возражает, покончите с этим делом».
Его просьба была исполнена. На следующее утро Шур сделал первую подкожную инъекцию морфия, а через 12 часов повторил укол. Этой дозы наркотика оказалось достаточно для истощённого организма больного. По словам врача, «он вошёл в состояние комы и больше не проснулся».
Смерть наступила в 3 часа утра 23 сентября 1939 года.
Переход в вечность
Übergang in Ewigkeit
Going on to Eternity
Лу Саломе
Лу фон Саломе
Лу Андреас-Саломе
Lou Andreas-Salomé
12.02.1861 Петербург, Россия — 5.02.1937 Геттинген, Германия
Последние годы жизни Лу прошли в уединении. С приходом Гитлера к власти психоанализ преследуется как «еврейская сексуальная психология», и надо иметь гражданское мужество, чтобы осмелиться навестить психоаналитика. Научные труды Фрейда были сожжены как «еврейская порнография».
Элизабет Фёрстер, не забывавшая Лу до смерти, натравливала на неё нацистов, обвиняя её в извращении идей Ницше и в том, что она, якобы, «финская еврейка».
Гитлер уже был у власти, но ничего не боявшаяся Лу попыталась вступиться за своего великого друга. Будучи в гостях, она во всеуслышание назвала Элизабет «полоумной недоучкой», язвительно добавив, что Ницше был таким же фашистом, как его сестра красавицей.
Сравнение было достаточно убедительным. Испуганные гости переглянулись, а многие из них поспешили убраться от греха подальше.
А Лу добавила жару: «Эта лишившаяся рассудка страна будет с каждым днем всё больше нуждаться в таких, как я».
В своих записках 1934 года Лу отмечает, что не стоит и думать о том, чтобы опубликовать написанное, главное — определить свою позицию. Работа же «в стол» её не пугает.
«Она тихо вела в Геттингене загадочную жизнь Сивиллы нашего интеллектуального мира, — писал посетивший её на пороге семидесятилетия Виктор фон Вайцзеккер, основатель медицинской антропологии. — Эта удивительная женщина, — продолжал он, — ещё сохранила светло-русый цвет волос и гибкость подвижной фигуры, напоминающей молодое деревце. Она обладала способностью мягко и осторожно проницать человеческие души и не страдала мужеподобием погружённой в науку и преисполненной замыслов женщины. Редкий случай, когда человеку удалось глубоко постичь науку психоанализа и сохранить при этом собственную индивидуальность. Ни до, ни после я не встречал никого, кто мог бы сравниться в этом с Лу Андреас-Саломе».
Её навещали Анна Фрейд, психоаналитик Генрих Менг, писательница Гертруда Боймер.
Самым же близким человеком в последние годы стал Эрнст Пфайффер, который поначалу обратился к ней за консультацией.
Ему она рассказала мало-помалу всю свою жизнь, и из этих бесед родилась книга воспоминаний «Lebensruckblick». Это сложноконструированное слово не поддаётся буквальному переводу. Смысл его — «Ретроспективный взгляд на жизнь».
Эрнст Пфайффер.
Лу за работой, 1934.
Это её своеобразный амаркорд — «ностальгическое воспоминание о сладостных мгновениях». Пфайффер приведёт в порядок её наследие и после её смерти станет издателем и комментатором её трудов.
Сидя в геттингенском саду на солнышке и предаваясь воспоминаниям, она с улыбкой признавалась своим слушателям: «У меня в самом деле дела таковы, что я всё ещё любознательна, ведь в чудесном клубке жизни всё ещё есть что вязать, и при этом с неба порой сваливаются сюрпризы».
Она зачаровывала своих слушателей какой-то вечной недосказанностью, мерцающей таинственностью личности. Столь же неразгаданными остались и её последние слова, сказанные перед смертью: «На самом деле всю свою жизнь я работала и только работала. Зачем?»
Умерла она 5 февраля 1937 года.
Вся жизнь Лу была неким уникальным экспериментом. Она словно испытывала на эластичность границу между мужским и женским началом: сколько «мужского» она в состоянии вобрать в себя без ущерба для своей женственности? Или, если угодно, наоборот: сколько «мужского» она должна ассимилировать, переварить в себе, чтобы достичь наконец подлинной женственности?
Эта женщина прожила совершенно уникальную по событийной насыщенности жизнь. Она режиссировала свою судьбу отважно и безоглядно, но тень роковой душевной бесприютности следовала за ней по пятам. Своими руками она разводила костры-фейерверки удивительных встреч, но ни у одного из них не могла остаться.
Куда бы она ни шла, она магнетически оказывалась в эпицентре самых важных культурных событий истекающего XIX и восходящего XX века.
Её странный дар можно назвать эффектом волшебного зеркала. Её уникальная способность к пониманию и резонансу довершалась тем, что её выдающиеся собеседники-мужчины видели в магическом стекле её живого восприятия не просто себя, а свою предельную возможность.
Могила Лу Саломе в Геттингене.
Похоже на то, что каждая встреча манила Лу возможностью разгадать и запечатлеть ту порождающую формулу, или алгоритм личности, который аккумулирует и выплёскивает духовное богатство выдающегося человека только одному ему присущим способом. Словно осторожно ведя пальцем по кольцам на срезе дерева, она раскрывала для себя лабиринт творческих сил этой души.
При этом она прекрасно понимала, что ни одна личность не исчерпывается своей смыслопорождающей формулой. Помимо кольцевого среза души имеется ещё и корневая система. И в тех отношениях, что строила Лу, она сознательно оставляла незадействованной какую-то грань. Иначе пучина «слишком человеческого» могла поглотить её, растворить в ком-то одном.
А Лу тянуло раскрыть разные «формулы творчества», сравнить их, сопоставить. Как неутомимый золотоискатель, она намывала полную горсть драгоценной крошки и принималась за новый прииск. Быть может, этой исследовательской жажде она пожертвовала своим человеческим счастьем.
Говорили, что она похожа скорее на силу природы, чем на человека. Однако Фрейд, с которым её связывала двадцатипятилетняя дружба, утверждал, что он ещё ни у кого не встречал столь высоких этических идеалов, как у Лу.
