Орден иезуитов, опору папства, распустил в 1773 году Климент XIV — ради примирения с Францией и Неаполем и восстановления власти над Авиньоном и Беневенто. Авиньон сейчас в руках французских республиканцев, которые национализировали всё церковное имущество, запретили все монашеские ордены, кроме тех, что занимались благотворительностью и образованием, и велели духовенству принимать гражданскую конституцию, вызвав в Церкви новый раскол. Папа Пий VI эту конституцию осудил, пригрозив анафемой, но слишком поздно и слишком вяло. Фактически он умыл руки, бросил французское духовенство на произвол судьбы, лишив его моральной поддержки, предоставив каждому решать самому: покориться новым властям или сопротивляться им… Он, Станислав Август, сначала призвал всех своих подданных покориться, а потом не мешал им сопротивляться. Они с папой — два сапога пара…
Эльжбета не хочет в Рим, она уговаривает его принять приглашение императора Павла. Урсула тоже хочет в Петербург. Она вместе с матерью (старшей сестрой Понятовского, Людвикой), мужем и тремя детьми с прошлого лета живет у него в Гродно: на жизнь в Варшаве у них не осталось денег. Вишневцы вместе с дворцом заложены и перезаложены, а Урсула не допускает и мысли о том, чтобы потерять это имение, и надеется на милости нового российского императора, чтобы вернуть его себе. Ведь именно в Вишневцах останавливались «граф и графиня Северные», то есть цесаревич Павел с супругой Марией Федоровной и частью своего двора, совершая в 1781 году вояж по Европе. Урсула тогда всего полгода, или около того, как вышла замуж за Михаила Мнишка, разведясь с Винцентом Потоцким. Для этого пришлось запрашивать разрешение Его Святейшества, ведь Мнишек — ее двоюродный брат. Как, впрочем, и Потоцкий… Станислав Август специально приехал в Вишневцы из Варшавы. Бывший дворец Вишневецких Мнишки переделали в «малый Версаль» с точной копией знаменитой зеркальной галереи на первом этаже и садами, спускающимися к реке тремя каскадами. Стены апартаментов были увешаны портретами предков и историческими полотнами; разумеется, Павлу не преминули показать картину, изображающую коронацию Димитрия и Марины Мнишек в Москве… Обед на полторы сотни персон, грандиозный бал… Высокие гости собирались пробыть всего пару дней, а в итоге прогостили целую неделю. Павлу тогда было двадцать семь лет, он грезил о престоле, узурпированном его матерью, и вел откровенные разговоры с Понятовским. А его супруга как-то раз, показывая Урсуле свои бриллианты, надела ей на голову свою диадему, а затем, шутки ради, увенчала ею Мнишка. «Я принимаю это как предзнаменование!» — воскликнул Мнишек под общий смех и тотчас понял, что сморозил глупость… Императрица тоже ласкала Мнишков, понимая, что это еще один крючок, которым она сможет зацепить Понятовского. Она собственноручно возложила на Урсулу орден Святой Екатерины… А на Гродненском сейме граф Михаил Мнишек, маршалок великий коронный, отказался подписывать акт о разделе Речи Посполитой и подал в отставку. Станислав Август остался один на один со своим позором… На должность Мнишка заступил Фредерик Мошинский, которого потом чуть не повесили в Варшаве во время восстания;
Игнацию Закжевскому чудом удалось его спасти. Год спустя все оказались в Гродно; Мошинский вместе с королевским камергером Онуфрием Кикой должны были противостоять интригам Мнишков, образовавших русскую партию… Смешно.
Конечно, Павел примет его хорошо. Но не потому, что уважает. Он делает всё наперекор своей матери, мстит покойнице, поскольку не смел перечить ей при жизни. Но туда, где сейчас Екатерина, ему не дотянуться, там он по-прежнему бecсилен, — вот и страдают те, кто всё еще живет… Павел велел выкопать кости своего отца и захоронить родителей рядом, унизив попутно графа Алексея Орлова, который должен был идти за гробом убиенного им императора, неся его корону. Справедливость? Нет — злопамятство. Как нет справедливости и в опале министров и царедворцев, возвышенных Екатериной, и в милостях, расточаемых тем, кто ей не угодил. Императрица была пристрастна и порой слаба, но в одном ей не откажешь: она умела судить о людях по их делам. А Павел… Бедовый Федор Головкин, отозванный Екатериной из Неаполя за его никчемность, был послан Павлом в Стокгольм, чтобы возобновить переговоры о свадьбе великой княжны Александры, но окончательно всё запутал…
Сергей Салтыков, первый сердечный друг Екатерины, тоже отправился послом в Стокгольм — по приказу императрицы Елизаветы. Великая княгиня тогда только-только разрешилась от бремени сыном, и нужно было избежать всяческих криво-толков. Хотя при взгляде на Павла сразу видно, чей он сын… Когда ей представили молодого поляка, личного секретаря английского посланника Вильямса, Екатерина бросилась в любовь, как в омут. О, что это было за время! Чувство опасности еще больше подогревало кровь, и без того бурлившую в жилах; по ночам Понятовский крался в ее покои мимо гвардейских караулов, а покидал дворец, закутавшись в плащ и надев чужой парик. Великая княгиня родила дочь, и по двору сразу поползли слухи, что отец девочки — не Петр… Понятовский тогда уже находился при русском дворе в качестве саксонского посланника.
Хотя нет, она никогда не теряла головы. Он — да, она — нет. Роль просто женщины, желающей любить и быть любимой, была не для неё, она уже тогда серьезно занималась политикой. Старый пьяница канцлер Бестужев, вышедший из милости у императрицы Елизаветы, увлек Екатерину мечтой о власти, чтобы с ее помощью вернуть себе руководство тремя коллегиями: иностранных дел, военной и адмиралтейской. Тогда началась Семилетняя война; Бестужев оплошал дважды: на поле дипломатии, проглядев союз Англии с Пруссией и настроив против себя французов, и на поле брани, добившись назначения главнокомандующим Степана Апраксина, который после победы при Гросс-Егерсдорфе практически обратился в бегство, опозорив русское оружие. Екатерина писала Апраксину через Бестужева, прося его поторопиться, когда он неделю сидел сложа руки; в письмах увидели интригу по делу о престолонаследии, к тому же императрица тогда серьезно захворала. Поправившись, она лишила канцлера графского титула, чинов и орденов. Арестованный Бестужев сардонически улыбался, не выказывая ни страха, ни отчаяния, и даже грозил своим врагам; все компрометирующие его бумаги он успел сжечь, но дал маху, сообщив о том Екатерине: это письмо перехватили… Бывшего канцлера приговорили к смертной казни; милостивая Елизавета заменила ее вечной ссылкой. Вильямса и Понятовского выслали из России.
Екатерина слала ему нежные и страстные письма, но свято место пусто не бывает. Когда умерла Елизавета, момент, удобный для дворцового переворота, был упущен, потому что Екатерина растерялась — она тогда опять была беременна. Этого ребенка Петр своим признавать не собирался и был совершенно прав: отцом будущего графа Бобринского был Григорий Орлов. Младенец родился в апреле 1762 года, а в июне Орловы посадили Екатерину на трон. Узнав об этих событиях, Понятовский стал рваться в Россию, но получил от возлюбленной дружеский совет: писать ей только в случае крайней нужды…
Павел предложил ему на выбор несколько дворцов в Петербурге: Каменноостровский, Таврический и Мраморный. Похоже, он хочет, чтобы король поселился в первом, принадлежащем самому императору; говорят, там даже начали ремонт к его приезду: переделали Морской салон в Малиновую гостиную, Большой зал — в Зеркальный, а аванзалу украсили фресками с видами Рима. Рима! Какая насмешка… Таврический дворец был наградой Потемкину, и светлейший пытался его использовать, чтобы вернуть себе благорасположение дарительницы, когда у той прорезался «зуб», лишивший ее мудрости… Там повсюду изображения Екатерины — в полный рост, без аллегорий, сходство поразительное… А Мраморный дворец строили для Григория Орлова, но тот умер, так и не дождавшись завершения строительства… Вот там, пожалуй, Станислав Август и поселится. Да, это будет очень символично. Когда-то Орлов получил то, на что рассчитывал Понятовский… Там он и закончит главу своих мемуаров о годах своей службы посланником при дворе императрицы Елизаветы.
