Попытки оценивать отношение размера мозга к размеру тела тоже ни к чему хорошему не привели, так как по этому параметру даже мыши оказались более мозговитыми, чем люди (что блестяще обыграл Дуглас Адамс в книге «Автостопом по галактике»). Поэтому пришлось ввести другой критерий – так называемый коэффициент энцефализации, отражающий, насколько отношение размера мозга к размеру тела больше или меньше, чем среднее для животных того же размера. По этому параметру действительно человеку нет равных, но сразу за ним следуют дельфины, превосходя даже человекообразных обезьян.
На самом деле коэффициент энцефализации – тоже довольно спорный критерий. Ведь он зависит от массы тела, которая может очень сильно меняться, никак не влияя на интеллект. Например, при одной и той же массе мозга у 50-килограммовой девушки коэффициент энцефализации будет выше, чем у 100-килограммового мужчины (или у той же самой девушки, растолстевшей на 50 кг). Единственное, о чем неоспоримо свидетельствует коэффициент энцефализации, – это о том, что у нашего вида значительно больший мозг, чем у других животных сравнимого размера. Мозг – дорогая штука, он потребляет много энергии, поэтому, чтобы оправдать содержание такого большого мозга в таком тщедушном теле, он должен давать существенные преимущества. У китообразных такой проблемы нет, у них крупные тела, способные, не сильно напрягаясь, прокормить мозг такого же, как наш, и даже большего размера.
Зачем же им такой объемный мозг? Да и зачем вообще нужен большой мозг, например, обезьянам (включая нас с вами), ведь другие звери выживают и даже благоденствуют в тех же условиях с мозгом значительно меньшего размера?
Одна из гипотез связывает рост интеллекта с особой фуражировочной стратегией, направленной на питание ценным, но редко встречающимся кормом (например, плодами, а не листьями). Предполагается, что интеллект нужен для того, чтобы запоминать расположение источников пищи. Существует также мнение, что более высокий уровень интеллекта свойствен животным, питающимся разнообразной пищей, по сравнению со специализированными на определенном типе корма. Эти гипотезы находят подтверждение при сравнении некоторых видов, но не работают для других, и для объяснения когнитивных способностей самых разумных млекопитающих – высших приматов, слонов и дельфинов – требуется более обоснованная концепция.
В последние годы популярной стала гипотеза о том, что большой мозг нужен для жизни в сложной социальной среде, для общения, сотрудничества и соперничества с другими членами группы. Это так называемая «гипотеза макиавеллианского интеллекта», сформулированная приматологом Франсом де Ваалем. Ее основная идея состоит в том, что развитые когнитивные способности приматов и дельфинов – это приспособление к сложной социальной жизни, а не к решению несоциальных проблем вроде поиска пищи и избегания хищников. У приматов и дельфинов между особями в группе формируются сложные взаимоотношения и личные связи. Для поддержания этих отношений необходимо понимать поступки и мотивы соплеменников, а это крайне сложная и ресурсоемкая вычислительная задача. Ведь соплеменники, чье поведение нужно научиться моделировать у себя в голове, сами являются высокоорганизованными животными со сложным поведением, предки которых тоже находились под действием отбора на «макиавеллианский интеллект».
Почему «макиавеллианский интеллект»? Иногда говорят о «гипотезе социального интеллекта», но это не совсем точно. Многие виды животных социальны, некоторые из них живут в группах большего размера, чем приматы и дельфины. Сообщества приматов и дельфинов отличает их сложная структура, склонность к формированию альянсов и коалиций. В этом контексте социальные взаимоотношения нередко принимают форму манипуляций и обмана, благодаря чему их и назвали «макиавеллианскими» (по имени знаменитого итальянского политика XV–XVI веков Никколо Макиавелли).
Например, Франс де Вааль в своей книге «Наша внутренняя обезьяна»
[14] описывает интриги самцов в группе шимпанзе. Постаревшего самца Йеруна однажды сместил с должности лидера более молодой и сильный самец Лёйт. Несколько лет спустя бывший патриарх завел дружбу с другим молодым самцом Никки, едва вышедшим из подросткового возраста. Пользуясь покровительством старика, Никки стал все чаще задирать Лёйта, и тому приходилось в одиночку противостоять обоим. Постепенно Никки вошел в силу и сумел захватить власть. Но удержать ее он мог лишь при поддержке Йеруна – Лёйт был сильнее каждого из них по отдельности, однако пасовал перед коалицией. Никки стал лидером группы, но старик тоже находился на привилегированном положении – в частности, ему позволено было спариваться с самками, хотя обычно вожак старается не допускать к ним других самцов.
У дельфинов-афалин также известны подобные коалиции самцов, которые создаются для того, чтобы успешнее охранять от соперников рецептивных самок. Более того, помимо долговременных альянсов двух-трех самцов, существуют кратковременные коалиции второго и третьего порядка – «банды», в которые объединяются для более эффективной борьбы с соперниками. Чем больше банда, тем проще победить внешних врагов, но тем сильнее внутренняя конкуренция – в непрерывном стремлении передать свои гены следующему поколению самцы балансируют между двумя крайностями, и коалиции то возникают, то распадаются.
Гипотеза «макиавеллианского интеллекта» предполагает, что более высокий социальный интеллект некоторых членов группы создает давление отбора в сторону усиления социального интеллекта у других ее членов, и так возникает интеллектуальная «гонка вооружений» в эволюционных масштабах. Что же это означает на практике? Действительно ли дельфины умнее человекообразных обезьян и способствует ли развитие «макиавеллианских» склонностей к манипулированию сородичами улучшению других когнитивных способностей – например, к решению логических задач?
Когда мы пытаемся сравнить интеллект разных видов, приспособленных к жизни в совершенно разных условиях, довольно часто получается так, что по одним тестам вид А может превосходить вид Б, а по другим – наоборот. Это неудивительно – ведь разные виды животных обладают специфическими навыками, которые могут облегчать им решение определенных типов задач. Например, с задачей на мысленное вращение фигур голуби (голуби!) справляются быстрее и лучше, чем люди. В этом тесте испытуемым предлагается образец и несколько фигур, идентичных ему или несколько отличающихся от него. Если все фигуры расположены под одним углом, то люди легко решают эту задачу, а вот если фигуры повернуты относительно образца, время решения задачи тем выше (а точность – ниже), чем больше угол поворота. Это понятно – ведь нам, чтобы сравнить, нужно сначала мысленно повернуть фигуру в положение образца. А вот у голубей такой связи нет: независимо от угла они решают задачу с одинаковой скоростью (и быстрее, чем мы!). По-видимому, они не поворачивают фигуры, а сравнивают их каким-то другим, более эффективным способом.
Изучение интеллекта человекообразных обезьян насчитывает уже более чем вековую историю – Келер поставил свой эксперимент с шимпанзе и бананом еще в начале ХХ века, намного опередив свое время. Понятно, что предлагать такой тест дельфину бессмысленно – не потому, что он глупее, а потому, что в бассейне пирамиду из ящиков не построишь. Но как тогда сравнить умственные способности этих животных?
