Не только косатки
Никто не знал, почему горбатые киты поют. Четверть века Нейт слушал их, наблюдал за ними, фотографировал их и тыкал в них палками, и тем не менее он до сих пор понятия не имел, зачем они это делают.
КРИСТОФЕР МУР. «ХВОСТОВОЙ ПЛАВНИК» (FLUKE)
В отличие от Авачинского залива, в командорских водах, помимо косаток, оказалось множество других китов. В самом начале, в 2008 году, мы как-то встретили большую группу северных плавунов и даже смогли ее неплохо отснять. Тогда мы делали это без определенной цели, просто по въевшейся привычке фотографировать всех китообразных, и только в шутку рассуждали о том, что можно было бы заняться их фотоидентификацией. Прошло несколько лет, прежде чем мы стали задумываться об этом всерьез. Плавуны попадались редко, лишь по нескольку раз за сезон, но, когда накопилось достаточно материала, Ванюха и вправду взялся разбирать эти фотографии – и стал первым в мире исследователем социальной структуры северных плавунов.
С этими китами связана особая интрига, так и не раскрытая до сих пор. Японцы добывают их у своих берегов, и по промысловым отчетам вырисовывается странная картина: если среди молодых животных (до 20 лет) пропорция самцов и самок примерно одинакова, то среди более старших преобладают самцы, и их доля с возрастом становится все больше. Интересно также, что у плавунов оба пола имеют зубы. У всех их ближайших родственников – клюворылов и ремнезубов – они есть только у самцов, самки же полностью беззубы. Эти зубы предназначены не для охоты, они – турнирное оружие, и самцы сплошь покрыты царапинами от зубов соперников.
Сопоставив факты, японский ученый Тосио Касуя предположил, что самцы плавунов могут принимать участие в заботе о потомстве, – для этого они и живут дольше, а самкам зубы нужны, чтобы сражаться друг с другом за самцов. Корни этой идеи лежат в том, что в мире животных, как правило, конкуренция за партнера определяется родительским вкладом каждого пола. Среди млекопитающих вклад обычно выше у самок: ведь они и вынашивают детеныша, и выкармливают его молоком. Поэтому самцы сражаются за самок или соревнуются в красочных брачных демонстрациях, а самки стараются выбрать своему потомству отца с лучшими генами – того, кто сможет победить или затмить всех остальных. Но у других животных бывает и так, что родительский вклад самца оказывается выше: самка лишь оставляет ему яйца или икру, а он берет на себя дальнейшую заботу о потомстве. В таком случае конкуренция за партнеров возникает уже среди самок, и тогда они устраивают демонстрации и дерутся за самцов (впрочем, не всегда – ведь они «инвестируют» в потомство довольно много энергии, выращивая внутри себя кладку яиц или икринок, и это может уравновешивать вклад самца). Поэтому Тосио и решил, что раз у самок есть боевые зубы, значит, самцы должны заботиться о детенышах. Впрочем, дальше логика в этой гипотезе пошла наперекосяк. У китообразных отцы обычно не заботятся о детях – ведь для этого нужно быть уверенным в собственном отцовстве, что почти нереально для этих подвижных и сексуальных животных. Поэтому Тосио предположил, что самцы плавунов заботятся о своих родственниках по материнской линии – младших братьях и сестрах, племянниках и т. д. Но в таком случае совершенно непонятно, для чего же самкам боевые зубы, – ведь тогда получается, что за партнеров сражаться им все-таки незачем. Эта гипотеза также совершенно не объясняла более высокую долю самцов среди взрослых и старых животных.
Так или иначе, плавуны оставались загадкой, ведь, кроме данных японского промысла, о них не было почти никакой информации. Оно и неудивительно – эти киты предпочитают районы свала глубин, так что обычно ходят слишком далеко от берега, чтобы их можно было изучать с небольших исследовательских лодок и катеров. Кроме того, с ними вообще очень сложно работать: они выныривают продышаться на несколько минут, а потом заныривают как минимум минут на двадцать, а иногда на сорок и больше. За это время плавуны могут пройти под водой приличное расстояние, так что их очень легко потерять, но, даже если удается дождаться их следующего выхода, он нередко оказывается слишком далеко, и, пока мы несемся к ним сломя голову, они успевают снова занырнуть. В общем, работа с плавунами, перефразируя Кристофера Мура, представляет собой моменты сумасшедшей активности, перемежающиеся долгими периодами ожидания. Она отнимает массу времени при зачастую не слишком-то многообещающих результатах. Идентифицировать плавунов тоже непросто – хотя каждое животное, кроме совсем молодых, покрыто индивидуальным рисунком царапин и шрамов, при разном освещении этот рисунок может довольно сильно различаться; кроме того, плавуны показывают над водой разные части тела – то голову, то переднюю часть спины, то область спинного плавника, и, чтобы выяснить, какой плавник приделан к чьей спине, приходится пристально просматривать и сравнивать десятки фотографий каждой особи.
Когда Ванюха разобрал снимки первых лет и составил каталог, сразу выяснилось, что, хотя за лето обычно у нас выходило не больше трех – пяти встреч, мы довольно часто встречали одних и тех же животных. Состав групп оказался довольно изменчивым: в отличие от рыбоядных косаток, которые всегда ходят со своей семьей, плавуны могут объединяться в группы с разными сородичами. То есть мы не нашли стабильных матрилинейных групп, которые соответствовали бы гипотезе Тосио Касуи. Но состав групп не был и совершенно случайным: некоторые животные из года в год предпочитали ходить вместе. Например, двух плавунов под номерами 001 и 007 мы впервые сфотографировали в одной группе в 2008 году; в 2010 и 2013 годах они встречались еще четырежды и всегда были вместе. Двух других китов под номерами 004 и 008 мы все время наблюдали вместе в 2008–2011 годах, и лишь в 2013-м восьмой впервые встретился без четвертого. Такие стабильные альянсы в составе изменчивых групп уже описаны для некоторых видов китообразных, например для всем известных дельфинов-афалин или для атлантических родственников плавунов – высоколобых бутылконосов.
По мере возможности мы старались брать биопсии с плавунов, хотя это и непростая задача. Помимо прочего, биопсии позволяют определить пол животных. Сделав это, мы не обнаружили описанного японцами преобладания самцов, хотя выборка пока невелика – из 37 биопсированных особей 20 оказались самками и 17 самцами. Так что, мне кажется, результат японцев отражает не реальное распределение полов в популяции, а то, какие животные чаще попадаются им под гарпун. Может быть, взрослые самки реже заходят в те районы или просто с возрастом становятся достаточно умными, чтобы избегать китобоев.
Кроме определения пола, эти биопсии сыграли важную роль в еще более интересном исследовании. В 2013 году японские ученые выпустили статью о существовании двух форм северного плавуна – классической «серой» и более мелкой «черной», которая раньше не была описана. Американские исследователи заинтересовались этой проблемой и стали собирать биопсии для генетического анализа по всей северной части Тихого океана. Вошли туда и наши пробы. В результате выяснилось, что по гаплотипу митохондриальной ДНК «черные» плавуны отличаются от «серых» на видовом уровне – более того, разница между мелкими «черными» плавунами и большими «серыми» оказалась сопоставима с разницей между «серыми» и южными плавунами, обитающими в Южном полушарии. «Черные» плавуны были обнаружены только в двух районах – на севере Японии и на Восточных Алеутских островах. Все наши командорские плавуны оказались «серыми», но впоследствии, обработав сборы от выброшенных на берег животных с Сахалина и Южных Курил, Ванюха нашел среди них несколько проб с гаплотипом «черного» плавуна. Скорее всего, «черный» плавун заходит от Японии довольно далеко на север, в глубокие воды центральной части Охотского моря.
