Когда мы сравнили содержание стабильного изотопа азота в пробах кожи горбачей, собранных в Карагинском заливе и на Командорах, выяснилось, что в Карагинском оно было существенно выше. И действительно, мы наблюдали там, как киты кормятся песчанкой – мелкой стайной рыбкой, которая по трофическому уровню находится выше криля – предположительного корма горбачей на Командорах.
Там же, в кормовых скоплениях на Командорах, мы впервые увидели «пузырьковую сеть». Это особый метод охоты, изобретенный горбачами, чтобы лишний раз не напрягаться при ловле добычи. Суть его состоит в том, что кит плавает вокруг стайки рыбы или криля и выпускает из дыхала пузыри воздуха. Поднимаясь к поверхности, они образуют как бы стену, которую рыба и криль боятся преодолеть. Киту остается лишь сделать огромный «ам», и весь корм оказывается у него во рту.
Есть две модификации охоты с «пузырьковой сетью». Самая простая – это одиночная охота, она довольно обычна в разных точках земного шара, и именно ее мы наблюдали на Командорах. Она выглядит не слишком впечатляюще – сначала по воде кругом идут пузыри, а через некоторое время рядом всплывает удовлетворенно пыхтящий кит; все самое интересное происходит под водой. Другой вариант, гораздо более зрелищный, – групповая охота, которая в основном встречается у горбачей, охотящихся на сельдь в водах Аляски. Там собирается целая группа китов, которая плавает вокруг косяка сельди, выпуская пузыри и издавая особые звуки, которые называют «пастушьими криками» (herding calls), – считается, что они пугают сельдь и заставляют ее сбиться в более плотный косяк (скорее всего, так и есть, потому что очень похожие звуки используют для той же цели косатки в Исландии). Когда рыба оказывается окружена и в достаточной степени напугана, киты все разом подныривают под косяк и гонят его наверх по образованной пузырями трубе, а у поверхности все резко, как по команде, открывают рты, и сельдь оказывается зажата между поверхностью, стеной из пузырьков и бездонными мешками китовых ртов. Большинство выбирает рты, хотя некоторым удается ускользнуть. Снаружи это выглядит так, будто поверхность воды внезапно взрывается китовыми мордами с раскрытыми челюстями, из которых в панике выпрыгивают отдельные самые проворные селедки.
Хотя горбачи известны своими песнями, но поют они их зимой в местах размножения, а в районах нагула не особенно разговорчивы. Мы не раз бросали гидрофон в присутствии кормящихся парами горбачей, но чаще всего они молчали. А вот в скоплении они оказались довольно общительными: то и дело можно было услышать низкие урчащие звуки и высокочастотные чириканья, совсем не подобающие этим серьезным с виду животным. Когда киты делали «пузырьковую сеть», они издавали звук, напоминающий множественную отрыжку или хрюканье.
В тот день мы наснимали почти сотню китов, и в последующие дни их тоже встречалось много и зачастую большими скоплениями – казалось, не меньше тысячи горбачей собралось по какой-то неизвестной нам причине у западного берега острова Беринга. Тогда мы думали, что все дело в росте численности, – в этот период популяции горбачей по всему миру впервые после китобойного промысла достигли достаточных размеров, чтобы их прирост стал заметен невооруженным глазом. Когда мы начинали работать в Авачинском заливе, встретить там горбача было почти так же маловероятно, как синего кита. В 2005 году это случилось там с нами впервые, причем кита мы увидели с берега острова Старичков; никогда еще мы не собирались и не выходили в море так быстро – от первого крика «Горбач!» до спуска лодки на воду прошло не больше 10 минут. Потом киты начали потихоньку встречаться по одному-два за сезон, а затем встречи стали регулярными; сейчас горбач – вполне обычный вид в Авачинском заливе. Примерно то же происходит и в других частях света, так что мы решили, что наше горбачиное нашествие на Командорах – всего лишь закономерное следствие этого процесса. Но в последующие годы горбачей было меньше, чем в 2010-м, и таких огромных скоплений мы уже не наблюдали. Похоже, дело было не только в росте численности, но и в каких-то неизвестных нам флюктуациях в океанографических параметрах и распределении горбачиного корма.
Наш горбачиный каталог стремительно рос, и ему настоятельно требовалась хозяйская рука. У меня заниматься анализом китовых фотографий не было тогда ни времени, ни желания – мне вполне хватало головной боли с данными по косаткам. Поначалу горбачей разбирала Женя Лазарева, так как ее возвышенная натура гораздо больше тяготела к перебиранию фотографий китов, чем к анализу охотничьего поведения косаток, которое теоретически было темой ее (так и не состоявшейся) диссертации. Чтобы лучше запомнить китов, Женя давала им имена, отражавшие ее внутренний мир, такие как Шагал, Пикассо и Вивальди. В 2010 году к нам присоединилась студентка Маша Шевченко, которая писала диплом по горбачам, – именно на ее плечи лег разбор бесчисленных фото горбачиного нашествия. Маша тоже давала китам имена, но к их выбору подходила несколько проще – так в каталоге появились Веник, Крючок, Паровозик и Мухобойка. А в 2012 году в нашу команду влилась Ольга Титова – сначала как волонтер, а потом и как полноправный член экспедиции. Она взяла горбачей в свои руки, и имена китов приобрели новый уклон – не такой утонченный, как у Жени, но более оригинальный. В каталоге появились такие шедевры, как Буревестник пешком, Дырявая акула, Комплементарность и Битва с мельницами. Несколько лет спустя, когда искусственные нейронные сети научили различать горбачиные хвосты и появился проект Happywhale, объединивший каталоги из разных районов севера Тихого океана, наш каталог так и вошел туда со всеми этими именами.
Наблюдая изменения в численности и распределении горбачей из года в год, мы не могли не размышлять о том, что является их причиной. Нашей квалификации для такого анализа было недостаточно, ведь мы ничего толком не знали ни об океанографических параметрах, ни о планктоне. Мы стали искать людей, которые могли бы нам с этим помочь. Поэтому, узнав, что Бурдин каким-то образом выписал из университета в Ростове-на-Дону пару студентов-океанологов, мы обрадовались, понадеявшись, что они смогут провести какие-нибудь океанологические исследования и рассказать нам что-то новое о нашей акватории. Но не тут-то было – студенты, как выяснилось, знали об океанологии даже меньше, чем я, и ждали, что мы будем говорить им, что делать. Базовым состоянием этих ребят, в которое они возвращались, если их оставляли без надзора, было сидеть на кухне и разговаривать о футболе. Киты их не особенно интересовали: поразевав рты первую пару дней, студенты быстро заскучали и потом просто сидели на катере, уткнувшись в телефоны.
Единственным китом, которому удалось добиться от них должного внимания, стал Контактер. В тот день мы работали в большом, но довольно разреженном скоплении горбачей. Мы переезжали от одной пары китов к другой, фотографируя их и записывая наблюдения, а один из студентов сидел на корме и, как обычно, тупил в телефон. Мы остановились на несколько минут, чтобы осмотреться и оценить, каких китов мы уже сняли, а каких нет. И вдруг прямо за кормой, буквально в метре от борта катера, из воды поднялась огромная, обросшая балянусами китовая башка.
На наши возгласы студент оторвался от телефона, обернулся и отпрыгнул на середину катера, а меж тем китовая голова медленно и степенно погрузилась обратно в воду. Потом кит еще некоторое время ходил вокруг катера, время от времени выставляя голову из воды, так что мне удалось сфотографировать его так близко, что видны были чувствительные волоски-вибриссы у него на подбородке.
