Но самое прекрасное ждало нас впереди – настоящие горячие источники в паре километров от кордона. До этого я бывала на «диких» источниках лишь однажды – в национальном парке «Налычево» на Камчатке, а в остальном мой опыт ограничивался кафельными бассейнами в Паратунке с пахнущей тухлыми яйцами горячей водой и толпами таких же, как мы, отдыхающих. На сенявинских источниках в землю вкопан небольшой деревянный бассейн, позволяющий свободно погрузиться в горячую воду почти во весь рост, вокруг расстилается все та же волшебная тундра, а внизу шумит перекатами чистая речка. Нашей радости не испортил даже холодный северный ветер, налетавший порывами именно в те моменты, когда ты уже вылез, но еще не оделся.
Райдо тоже была в восторге – не от источников (она вообще не любит воду), а от просторов тундры. После двух недель заточения на яхте наконец-то можно было сколько влезет носиться с языком набок, как бордер-колли вокруг стада овец. Главный восторг у нее вызвали евражки – берингийские суслики. Эти наглые жирные зверьки живут по всей тундре, но особенно много их вокруг кордона, где они кормятся остатками с кухни, а зачастую и воруют вовсе не предназначенные для них продукты. Евражки живут в обширных норных городках, имеющих множество входов и выходов, и подолгу сидят столбиками возле входов в нору, обозревая окрестности. Шелти – не охотничьи собаки, а пастушьи, и у Райдо никогда не было стремления задавить мелких зверушек; как-то раз я обнаружила ее в обществе оцепеневшей от ужаса полевки, которую она с энтузиазмом обнюхивала и тыкала носом, явно пытаясь пасти. Евражек же она энергично разгоняла по норам, несясь к очередному «столбику» за несколько сотен метров и возвращаясь с чувством выполненного долга, когда стрекочущий суслик исчезал под землей.
Два дня ветер дул, не стихая, так что мы разбирали продукты и оборудование и отдыхали после работы на яхте. На третье утро он ослаб, волна у берега улеглась, и мы стали собираться в море. Оля вышла из балка и начала осматривать горизонт в бинокль.
– Фонтан! Еще фонтан! Да там целый Петергоф!
Мы тоже схватились за бинокль, но оказалось, что фонтаны видно даже невооруженным глазом, если присмотреться получше. Где-то там, в центре пролива Сенявина, кормилось множество горбачей.
Мы бегом собрались и рванули в море. Первым делом направились к тому скоплению, которое было ближе всего к кордону – в начале пролива Йергын, между Аракамчеченом и Иттыграном. Киты не подвели – несколько десятков толстяков ныряли туда-сюда, явно кормясь чем-то очень вкусным на глубине. Поработав там несколько часов, мы двинулись ко второму «Петергофу», который располагался в южной части пролива Сенявина, между Иттыграном и входом в бухту Румилет. Там творилась какая-то вакханалия: на небольшом участке акватории собралось сразу множество китов, они постоянно выныривали с громким пыхтением и заныривали, сильно изгибая спины и высоко поднимая хвосты, чтобы как можно быстрее погрузиться на вожделенную глубину. Пока Оля фотографировала их, строча очередями направо и налево, то и дело какой-нибудь кит выныривал рядом с лодкой, так что мы даже не глушили мотор из опасений, что увлеченный горбач может всплыть прямо под нами и от неожиданности превратить нас в лепешку ударом хвоста.
После обеда снова поднялся ветер, и мы вернулись на кордон, полные впечатлений. Разобрав фотографии, Оля выяснила, что в тот день удалось сфотографировать 55 китов. На следующий день мы сразу поехали в основное скопление и долго крутились там, снимая хвосты и беря пробы биопсии. Третий день начался ровно так же, как и два предыдущих, и мы успели снять с десяток китов, как вдруг Ванюха вскрикнул, указывая вдаль:
– Косатка!
Мы замерли, уставившись в ту сторону. И действительно, выдержав театральную паузу, через полминуты поверхность взрезал длинный самцовый плавник. Горбачи были немедленно забыты – мы бросились в погоню. Подойдя к тому месту, где видели плавник, мы обнаружили на поверхности воды длинный фрагмент кишечника какого-то небольшого тюленя. Позже, после генетического анализа, выяснилось, что это была акиба – кольчатая нерпа. Самец между тем совершенно не собирался нас ждать и решительно двинул в сторону входа в Румилет. Он заныривал надолго и проходил большое расстояние под водой, так что мы никак не могли его догнать – пока мы успевали доехать до места его последнего выныра, он оказывался уже далеко. Только когда он зашел в Румилет и стало более-менее понятно направление его движения, мы смогли подобраться ближе, заезжая вперед по курсу. Но подлый самец никак не хотел сдаваться нам: он выныривал очень полого, почти не показывая над водой седловидное пятно, а зарубок на плавнике у него не было, и нам долго не удавалось сделать нормальное фото для идентификации. Самец зашел в Румилет почти до половины длины бухты, а потом внезапно развернулся и двинулся обратно. Здесь он наконец-то набрал скорость и стал показывать пятно, так что мы смогли его снять и приготовились брать биопсию. До этого у нас не было вообще ни одной биопсии чукотских косаток, и мы вожделели эту пробу как ничто другое, так как она могла прояснить популяционные связи между плотоядными косатками Чукотки и Камчатки. Снова и снова мы неслись к нашему самцу, пытаясь подъехать на расстояние выстрела, а он снова и снова оставлял нас в дураках, заныривая ровно за пару секунд до того, как имело бы смысл стрелять. От отчаяния я пару раз нажимала на курок слишком рано, и стрела, не долетев, позорно шлепалась в воду. Близился выход из Румилета, волна усиливалась – снаружи уже начинал дуть послеобеденный ветер, и лодку все сильнее било, когда мы на полном ходу неслись к косатке. После нескольких очередных безуспешных попыток, когда волна стала совсем уже нерабочей, мы решили смириться с неудачей и медленно поехали в сторону дома. И вдруг – пффф! – самец сам выныривает буквально в 20 метрах от лодки. Я хватаю арбалет, который мы еще не успели разрядить, Ванюха газует, самец выходит перед носом, выстрел – и стрела, идеально тюкнув косатку в спину, отваливается с драгоценной пробой.
Следующие косатки посетили нас два дня спустя – целая группа: самец, самка с совсем маленьким детенышем, подросток и «другой». Впоследствии, сравнив их с имевшимися у нас фотографиями чукотских косаток, мы обнаружили, что троих из них видели два года назад исследователи из Санкт-Петербургского университета более чем в 500 километрах от пролива Сенявина, на острове Колючин в Чукотском море. Мы работали с этой группой несколько часов и взяли целых три биопсии. За это время они успели съесть кого-то под водой, но так, что это было почти незаметно, – просто в какой-то момент косатки закрутились на месте, и, подъехав туда, мы обнаружили кровавое пятно и ошметки, которые у нас на глазах растащили чайки, ничего не оставив нам для генетического анализа. Стало понятно, почему в отчетах о хищничестве чукотских косаток так часто фигурируют киты и моржи и так редко – тюлени: охоту на тюленя сложно заметить неопытному наблюдателю, так как все происходит очень быстро и под водой, а следы на поверхности видны лишь в непосредственной близости.
К концу августа распределение горбачей изменилось: в проливе Йергын они почти перестали кормиться, зато стали все чаще делать это в бухте Румилет, причем подходили совсем близко к берегу, особенно возле косы, которая примерно на середине фьорда выдается на несколько сотен метров перпендикулярно берегу. Теперь мы каждый день делали там остановку на ланч.
