Одна из достопримечательностей национального парка «Берингия», тесно связанная с аборигенным китобойным промыслом, – так называемая «китовая аллея». Я слышала об этом месте задолго до того, как попала на Чукотку, и представляла себе его как длинную вереницу выбеленных ветрами китовых костей, вертикально вкопанных в землю парами через равные промежутки, – тогда это действительно напоминало бы аллею. Когда мы под конец экспедиции наконец выбрали время доехать до «китовой аллеи», выяснилось, что реальность значительно прозаичнее: вертикальных китовых челюстей там было всего несколько штук, кое-как воткнутых в землю под разными углами и разбавленных разбросанными вокруг полурассыпавшимися от старости китовыми черепами. Честно говоря, современные «китовые кладбища» – скопления скелетов в местах, где добытых китов вытаскивают на берег и разделывают, – выглядят гораздо более впечатляюще.
«Китовая аллея» датируется XIV–XVI веками и относится к эскимосской культуре, но для чего она была воздвигнута, никто точно не знает. Археологи считают это место святилищем, но ни у самих эскимосов, ни у чукчей воспоминаний об этом не сохранилось. Самое забавное, что всего в двухстах метрах от «китовой аллеи» вплоть до середины прошлого века находился эскимосский поселок Секлюк, но ни местные жители, ни команды заходивших сюда судов не обращали внимания на достопримечательность – ну торчат кости и торчат, мало ли зачем. С «аллеей» не было связано никаких легенд и преданий; эскимосы, которые обычно бережно и почтительно относятся к могилам и остаткам жилищ своих предков, использовали вкопанные в землю челюсти китов как мишени для стрельбы, а матросы причаливших в бухте судов крепили на них канаты.
Между тем экспедиция наша подходила к концу. Чтобы попасть в Провидения, нам нужно было сначала дойти на лодке до кордона в вершине бухты Румилет, а оттуда добраться по грунтовой дороге до самого поселка. В условленный день мы стартовали из бухты Гильмымыль двумя лодками: в наш «Зодиак» все оборудование не влезло, поэтому Леша вез остальное барахло на нацпарковской моторке. В Румилете нас уже ждал «Трэкол» – вездеход на шести огромных пузатых колесах. Дорога до Провидения идет сначала по долине, а потом забирается в сопки. «Трэкол» осторожно преодолел первый перевал, сложенный из крупных камней, и мы попали в мир щебенки. Казалось, мы очутились то ли на Марсе, то ли на великанской стройплощадке, – кругом, сколько хватало глаз, были большие и маленькие кучи щебенки, из нее была сложена дорога, даже опора щита с надписью «Национальный парк “Берингия”» была вставлена в бочку с щебенкой. Тысячелетия назад ледник, сползавший в море из центра полуострова, вспахал лежавшие на его пути скалы, растерев их до мелких камешков и породив известную в народе шутку, что Чукотка является самым большим в мире месторождением щебня.
Работа в проливе Сенявина оказалась такой плодотворной, что мы решили вернуться туда снова следующим летом. Правда, балок в бухте Гильмымыль оказался занят – там жили строители, собиравшие дом для туристов, поэтому нам пришлось поселиться в маленьком вагончике «Берингии» в бухте Румилет. Поначалу мы не придали этому большого значения: Румилет так Румилет, расстояние оттуда до прошлогоднего скопления почти такое же, как из Гильмымыля, а к сентябрю киты заходили и в саму бухту. Правда, прибыв на место и обнаружив, что вагончик рассчитан на двоих (нас было трое), а таких излишеств, как туалет, на этом кордоне вовсе не предусмотрено, мы несколько приуныли. Да и местность была совсем не та, что в Гильмымыле, – вагончик стоял на длинной голой галечной косе, с одной стороны море, с другой – лагуна. Ни тундры с евражками, ни грибов, ни ягод. Особый комизм ситуации придавало то, что я в то время как раз читала «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”» Чарльза Дарвина и через пару дней после заселения на кордон мне встретилась там фраза: «Никто в здравом уме не выберет местом своего поселения узкую косу из галечника». Эта фраза прекрасно описывала наше настроение на тот момент.
Но хуже всего оказалось то, что это место было для местных жителей чем-то вроде вокзала под открытым небом. На другой стороне пролива Сенявина расположено чукотское село Янракыннот, из которого местные жители добираются до Провидения через Румилет – сначала на лодке, а потом по грунтовке на машине. Так как в Румилете мобильник не ловит, а чукчи не отличаются пунктуальностью, то стыковки между лодкой и машиной нередко длятся несколько часов, и непосредственные аборигены частенько заглядывали к нам в гости, особенно если снаружи лил дождь или дул сильный ветер. Первое время это было даже интересно, но очень быстро такие посещения превратились в тягостную рутину.
Через день после заброски мы собрали лодку и отправились на поиски горбачей. Пройдя весь Румилет, внимательно глядя по сторонам, мы не встретили ни одного. Место скопления, где год назад вода бурлила от китов, тоже выглядело пустым. Мы растерянно поездили взад-вперед и через полчаса наконец наткнулись на пару, потом нашли еще нескольких, но все это выглядело довольно жалко по сравнению с прошлогодним изобилием.
К счастью, на следующий день сотрудники нацпарка сообщили нам, что видели большое скопление китов в бухте Пенкегней. Эта бухта – длинный, узкий и очень красивый фьорд в северной части пролива Сенявина; в прошлом году мы пару раз заходили туда, но горбачей там было мало. На этот раз мы увидели китов возле самого входа в Пенкегней, их действительно оказалось порядочно, и мы воспряли духом. Мы стали ездить туда каждый день, заходя все глубже и находя все новых и новых китов.
Почему горбачи так резко сменили место своей дислокации? В прошлом году они кормились, судя по всему, какой-то мелкой рыбкой: над скоплением постоянно вились чайки, а Оля то и дело находила на фотографиях у них в клювах рыбу, больше всего похожую на сайку – полярную тресочку. В этом году в Пенкегнее чаек над китами было меньше, да и вели себя горбачи несколько иначе: часто мы замечали, что днем они отдыхают, вяло плавая туда-сюда или лежа на поверхности, а активно кормиться начинают ближе к вечеру. Однажды, наблюдая за кормящимися китами, мы увидели странную рябь на воде перед носом лодки и, присмотревшись, поняли, что это какие-то мелкие морские беспозвоночные. Мы схватились за сачок и выловили несколько эвфаузиид – креветкоподобных рачков, излюбленный корм многих видов усатых китов. Стало понятно, почему киты чаще кормятся вечером: эвфаузииды, как и многие другие планктонные организмы, совершают ежедневные вертикальные миграции – днем опускаются глубже, а ночью поднимаются к поверхности. Конечно, чем нырять за ними до дна, проще дождаться, когда они сами поднимутся. Впоследствии анализ стабильных изотопов подтвердил наши предположения: уровень изотопа азота 15N был выше в пробах китов, взятых в 2017 году, по сравнению с 2018-м. Это говорит о том, что в первый год нашей работы горбачи кормились добычей, имеющей более высокий трофический уровень по сравнению с эвфаузиидами – например, рыбой.
Как-то в середине августа мы забрались в центральную часть Пенкегнея и работали там с горбачами. Этот день обещал быть таким же, как множество дней до него. Сняв очередную пару китов, мы осмотрелись, увидели неподалеку фонтан и поехали к нему. Вдруг еще ближе к нам вынырнул другой кит. У него была какая-то странная спина… Гладкая, без плавника… Гренландец?! Но они сейчас должны быть далеко на севере, за Беринговым проливом. Мы осторожно приблизились, и кит вышел снова, на этот раз уже не оставляя сомнений: японский гладкий! Это было невероятно – японских гладких китов никто и никогда не наблюдал в таких высоких широтах. Даже во времена китобойного промысла, когда численность этого вида измерялась десятками тысяч, а не несколькими сотнями, самые северные точки встреч доходили только до Анадырского залива, а в последние лет пятьдесят в российских водах их не встречали севернее Командорских островов. Будто бы чтобы развеять наши сомнения, кит продемонстрировал нам свой профиль, позволив снять голову, заросшую кожными бородавками-каллоцитами, которые встречаются только у гладких китов и не позволяют перепутать их ни с какими другими видами.
