– И поэтому мы должны тебя пожалеть? – осведомился Камерон.
– Нет. Но, не находите, что границу мы пересекли давным-давно?
– Мы никогда никого не убивали.
– И что из этого? За все, что мы сотворили, дают самое меньшее двадцать, а то и тридцать лет тюрьмы.
– Но это были экономические преступления, – слабо возразил Престон.
– Это и станет твоим оправданием перед Службой внутренних доходов? – хмыкнул Джон. – Считаешь, что они просто пожурят тебя и шлепнут по рукам?
– Но мы раньше не убивали.
– А теперь убили! – отрезал Джон, раздраженный нытьем Престона, и, обратившись к Камерону, добавил:
– Вот что я скажу тебе: это оказалось легко, настолько легко, что можно повторить еще раз. И хочешь моего совета? Мы могли бы подождать немного, с полгода или около того, а потом снова потолковать с Монком о твоем дельце.
У Даллас даже челюсть от удивления отвалилась.
– Ты совсем рехнулся?
Камерон склонил голову набок и принялся разглядывать Джона. Он уже сам об этом подумывал.
– Я был бы крайне рад, нанеси Монк визит моей женушке, Это стоит всего, что у меня имеется, до последнего пенни.
– Все возможно, – вкрадчиво заверил Джон.
– Если вы сейчас же не заткнетесь, я выхожу из игры, – пригрозил Престон.
– Поздно! – отрезал Джон.
– Но такой вещи, как идеальное убийство, просто не существует, – возразила Даллас.
– А убийство Кэтрин? Что может быть идеальнее? – ухмыльнулся Джон. – Могу заметить только, что ты и об этом подумываешь, верно, Кам?
– Да, – едва слышно пробормотал он. – Верно. Престону вдруг захотелось стереть самодовольное выражение с физиономии Джона.
– Ты стал настоящим чудовищем! Если кто-то узнает о Кэтрин…
– Расслабься, – снисходительно посоветовал Джон. – Мы чисты, как только что выпавший снег. И перестань тревожиться. Никто ничего не пронюхает.
Глава 7
Оказалось, однако, что смеется тот, кто смеется последним. А последней, как выяснилось, была именно Кэтрин. Подлая сука велела своему поверенному Филиппу Бенчли огласить ее последнюю волю и завещание через шесть недель после похорон. Джон рвал и метал, но что он мог поделать? Даже мертвая, эта женщина пыталась управлять им.
Кэтрин наняла Филиппа еще до свадьбы с Джоном. Он был партнером престижной фирмы «Бенчли, Терренс и Полсон» и знал, с какой стороны хлеб маслом намазан. Старый пердун расстилался перед Кэтрин, выполняя любой ее каприз. Насколько знал Джон, она изменяла свое завещание не меньше трех раз только за годы их брака. Полгода назад пришлось залезть в ее бумаги, дабы убедиться, что он – главный наследник. После этого Джон счел за лучшее отслеживать все телефонные звонки и посетителей, чтобы у нее не было возможности снова потолковать со своим жополизом-поверепным.
Со дня се смерти у Джона накопилась гора счетов, почти все просроченные, да и Монк стоял над душой, требуя денег. Чтобы умаслить его, Джон поднял сумму премиальных до двадцати тысяч.
Сидя в роскошном кабинете Бенчли, Джон тихо кипел от ярости. Какая наглость со стороны поверенного заставлять его ждать!
Джон снова взглянул на часы. Три сорок пять. Он собирался встретиться с друзьями «У Дули», чтобы отпраздновать! Они скорее всего именно сейчас выходят с работы.
Дверь за его спиной открылась. Джон не потрудился оглянуться. И уж конечно, не заговорит первым, каким бы ребяческим ни показалось его поведение.
– Добрый день.
Голос Бенчли был не просто холодным. Почти ледяным.
– Вы заставили меня ждать сорок минут! – рявкнул Джон. – Так что давайте покончим с этим делом и разойдемся!
Бенчли даже не извинился. Сел за письменный стол и выложил толстую папку. Джон с ненавистью подумал, что этот коротышка со своими кудрявыми, стоящими дыбом седыми волосами походит на гнома.
Поверенный открыл папку. Дверь снова распахнулась, и двое молодых людей, которых Джон посчитал младшими партнерами, поспешили встать за спиной Бенчли. Не успел Джон спросить, что это означает, как Бенчли сухо обронил единственное слово:
– Свидетели.
Едва он сломал печать и стал читать, Джон немного расслабился. Но четверть часа спустя снова рвал и метал.
– Когда было изменено завещание? – осведомился он, нечеловеческим усилием вынуждая себя не кричать.
– Четыре месяца назад, – пояснил Бенчли.
– Почему меня не уведомили?
– Если помните, сэр, я поверенный Кэтрин. У меня не было причин сообщать вам о распоряжениях вашей супруги. Вы подписали брачный контракт, следовательно, не имеете никаких прав на ее трастовый фонд. По распоряжению Кэтрин я сделал для вас копию завещания, – спокойно ответил поверенный.
– Я его опротестую! Не думайте, что я этого не сделаю! Она воображает, что сможет оставить мне сотню баксов, а остальное пожертвовать чертову птичьему питомнику, и я все это проглочу? – Это не совсем так, – поправил Бенчли. – Четыреста тысяч она оставила семье Ренаров с условием поделить их поровну между ее дядей, Джейком Ренаром и тремя кузенами: Реми, Джоном Полем и Мишель.
– Не верю! – взорвался Джон. – Кэтрин ненавидела этих людей! Считала их белой швалью.
– Должно быть, ее мнение изменилось, – возразил Бенчли, постукивая пальцами по бумагам. – Все здесь, в этом завещании. Каждый из ее родственников получит по сто тысяч долларов. Есть еще одно дополнение. Насколько я понял, Кэтрин очень любила свою домоправительницу, не так ли?
– Еще бы не любить! Эта женщина перед ней пресмыкалась и не скрывала своей ненависти ко мне. Кэтрин очень это забавляло.
– Вероятно, – кивнул Бенчли. – Но, так или иначе, она оставила Розе Вннчетти сто пятьдесят тысяч долларов.
Последнее известие окончательно взбесило Джона. Жаль, что он не приказал Монку прикончить и эту бабу! Мерзкая стервозная святоша с глазками стервятника! С каким злорадством он ее уволил! А теперь и она урвала кусок от его капитала.
– Каждый цент принадлежит мне! – сорвался он наконец. – Я опротестую завещание и выиграю, ты, надутая задница!
На Бенчли его истерика, казалось, нисколько не повлияла.
– Делайте что хотите. Однако… Кэтрин предвидела, что вы пойдете наперекор ее желаниям, поэтому и дала мне запечатанный конверт для передачи вам. Не имею ни малейшего представления о содержании письма, но Кэтрин заверила меня, что, прочитав его, вы откажетесь от намерения обратиться в суд.
Джон расписался в получении конверта, вырвал его у Бенчли и, едва не брызгая ядом, прошипел:
