Изучая расшифровку графических данных, Кади обнаружила еще более пугающий абзац:
В то время как пара родитель-ребенок разделяет ровно 50 процентов генетического материала, важно отметить, что братья и сестры разделяют в среднем 50 процентов. Так что есть вероятность, что некоторые пары братьев/сестер разделяют существенно больше или меньше генетического материала, что имеет очевидное влияние на их схожесть во всех полигенных признаках, включая подверженность развитию шизофрении.
Кади неосознанно коснулась волос. Во всей их семье только они с Эриком были рыжими. Дядя Пит все время поддразнивал их отца – мол, ему стоит намылить шею «тому рыжему почтальону». Но это был рецессивный ген из далекого прошлого, который поколениями не проявлялся, пока не всплыл снова у них обоих. В памяти Кади замелькали их с братом детские образы – и особенно фото, которое стояло дома на каминной полке в столовой, хотя Кади его ненавидела. Снимок сделали, когда ей было примерно шесть, значит, Эрику – восемь, в год, когда мать сделала ей непростительно мальчишескую стрижку. Кади и Эрик выглядели почти как две капли похожими.
Телефон вдруг завибрировал, дребезжа на твердой столешнице, и она подпрыгнула от неожиданности. Сидящий напротив парень бросил на нее раздраженный взгляд поверх оправы. Слова «Звонит Дом» вызвали у Кади вспышку тревоги, словно родители могли увидеть ее через трубку. Одним движением Кади смела все свои вещи со стола и метнулась в коридор, чтобы ответить. Она толкнула тяжелую створку дверей и нажала «Принять» в последний момент.
– Пирожочек? Как ты там? Я не вовремя? – произнес голос отца.
Он почему-то всегда разговаривал так, будто куда-то спешил, даже если сам об этом спрашивал собеседника.
– Я в библиотеке, но могу поболтать минутку.
– Хорошо, я хотел уточнить про твой завтрашний прилет.
– Прилет?
– Чтобы встретить тебя в аэропорту. У дедули с Виви мероприятие на этих выходных, помнишь?
Кади беззвучно разинула рот. Она совершенно забыла, что уже завтра летит домой, чтобы поприсутствовать на церемонии, где дедуля и его новая жена заново произнесут принесенные два года назад на свадьбе клятвы. Она почувствовала себя идиоткой – и как могла упустить такое, но на нее столько свалилось…
– Кади? Ты еще тут?
– Да, тут, прости. Я пришлю все по почте, сейчас долго искать. Но рейс утренний.
– Надо полагать. К счастью, церемония только в шесть, так что будет куча времени, успеем заехать домой, переодеться, все дела. Жду не дождусь увидеть свою девочку.
– Эм, ага, и я тоже.
Все, о чем Кади могла думать, – это как ей вообще смотреть в глаза родителям, когда в голове звучит эхо чужих голосов. Одно дело, по телефону говорить, но сумеет ли она скрыть свои страхи при личной встрече?
– Слушай, ты какая-то напряженная, – произнес отец – может, по телефону Кади тоже не очень-то хорошо шифровалась. – Знаю, поездка выйдет совсем короткая, но всегда хорошо немного побыть дома, подзарядить силы. Я во время учебы всегда ценил выходные, когда можно пару-тройку раз покушать домашней еды.
Напряжение в груди Кади начало уходить. Может, отец и прав, может, ей просто нужно передохнуть. Крошечного проблеска надежды хватило, чтобы более убедительно изобразить энтузиазм.
– Будет весело, тоже с нетерпением жду. Но сейчас, наверное, надо бы вернуться к делу.
– В пятницу-то? Расслабься. Не хочу, чтобы ты перерабатывала.
Совсем не похоже на отца, человека, который заставил ее и Эрика цитировать наизусть преамбулу Конституции США перед партнерами фирмы в день открытых дверей для детей сотрудников; им было семь и девять лет.
– Папа, ты обожаешь перерабатывать, у меня это наследственное.
– Да, но я не всегда был таким. Не в твоем возрасте. Тогда я вовсю веселился. Из нас двоих я был безответственный, а тетушка Лора – паникершей.
– Я тебе не верю.
– Правда. Пока Лора не попала в аварию, я был весельчаком. А потом мы поменялись местами. Нам достался один на двоих позитив, и ей он был нужен больше, чем мне. Так что теперь я переключился на заботы о тебе. И боюсь, что бросил тебя в самое пекло.
– В смысле? – спросила Кади.
– Университет должен быть веселым этапом жизни, и я беспокоюсь, что побудил тебя выбрать несчастливое место. Может, нам стоило держать тебя поближе. С другой стороны, я не хотел, чтобы ты застряла с твоей мамой и мной. Но мог бы помочь тебе улизнуть куда-нибудь… попроще.
– Я хотела сюда.
– Уверена? Потому что я иногда позволяю твоей матери мной помыкать. Она бывает по-своему упертой, понимаешь? И я не мог видеть, когда она так поступает с тобой. Но хотел, чтобы ты почувствовала, что у тебя по-настоящему есть выбор.
– Он и был. Я это выбрала.
– Тогда хорошо. Теперь мне спокойнее. Я в последнее время во всем сомневаюсь.
В этом они были схожи.
– Мне мама звонила, – сказала Кади.
– О? И как все прошло?
– Она плакала.
– А, да. – Отец тяжело вздохнул: – Никто не страдает так, как она. Справиться, как у тебя дела, по ее мнению, – это дать тебе справиться, как дела у нее.
Кати ощутила укол вины: она не хотела вызвать такие холодные слова. Отношения родителей всегда были далеки от идеала, а когда Эрик пошел под откос, туда же отправился и их брак. Теперь отец часто раздражался, когда говорил о ее матери.
– Да ничего страшного. Это я упомянула Эрика, – солгала Кади.
– И тебе можно его упоминать! Ты не виновата в ее грусти, ясно? Это не ты с нами сделала.
Теперь Кади ощутила двойную вину; она ненавидела, когда отец винил Эрика. Она поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос:
– Вы с мамой в порядке?
Вздох отца прозвучал в трубке ураганом.
– Нормально, не волнуйся о нас. Просто…
– Знаю.
– Точно.
Их разговоры с отцом все больше и больше состояли из этого сокращения.
– Хочу, чтобы ты знала: я тобой горжусь, – добавил он.
– Я еще ничего не сделала.
– Как ты можешь так говорить? Тебя приняли в один из самых избирательных университетов страны, ты преодолела личную трагедию, и что, наверное, самое значимое – ты выстояла против матери. Ты самая храбрая в нашей семье, помни это.
И она была в ужасе. Ей хотелось, чтобы отец перестал так говорить.
– В общем, отпущу тебя. Не забудь переслать мне все про свой рейс. Люблю тебя.
– И я тебя.
Кади сбросила звонок и съехала спиной по стене, вдруг слишком уставшая, чтобы стоять на ногах. Она ненавидела лгать отцу, но прежде чем открыться, ей надо было лучше понять, с чем она имеет дело. Отец единственный, кто ее поддерживал, и ей нравилось, какой он ее видит, и Кади не выносила и мысли о том, чтобы его разочаровать. Она надеялась, что поездка домой не окажется ошибкой.
