– Есть вероятность, что он так считал, но тогда бы ошибался, это само по себе наваждение. – Профессор попыталась ее обойти, но Кади осталась рядом.
– Но вы же сами сказали про отпечатки другого времени, свернутое кольцами пространство-время. А если то, что ему слышалось, было отголосками голосов, звучавших в том же месте, но в прошлом, как резонанс от струн другой эры?
Прокоп раздраженно качнула головой:
– Нет, нет. Вы экстраполируете и искажаете мои слова. За всем этим стоит самая настоящая квантовая механика, которую вы попросту не понимаете. Я объясняла, что мы неспособны зафиксировать никакое другое измерение.
– Но что, если один человек смог?
Или два.
– Невозможно. Прошу, позвольте, мне нужно идти. – Прокоп скользнула мимо, приложила проездную карту и толкнула турникет.
– Еще минутку. – Кади перепрыгнула его, чтобы не отстать.
Станцию постепенно заполнял низкий, похожий на подступающую грозу гул.
– Поезд подъезжает.
– Откуда вы знаете, что человек не может почувствовать другое измерение? – перекричала грохот Кади.
Баньшиподобный вой и скрежет состава не позволил продолжить спор, Прокоп разочарованно покачала головой. Когда звук смолк, она коснулась плеча Кади и произнесла:
– Ваш брат обладал гениальным умом, который поглотила болезнь. Не следуйте за ним тем же путем, он ведет в никуда. Поэтому мне пришлось его отпустить. Советую вам поступить так же.
Прокоп скрылась в вагоне, оставляя Кади в толпе стремящихся протолкнуться как туда, так и обратно тел. Когда поезд тронулся с места и платформа наконец опустела, Кади все еще оставалась стоять, равнодушная к предупреждению профессора. Все это не могло быть одним лишь наваждением. Откуда бы ей взять имя Билхи? Представить Нью-Мексико? Читать книги, которые она никогда не открывала? Кади подключалась к чему-то, некому измерению в этом кампусе, где искажалось время.
И его нельзя было терять.
Глава 17
Если бы Кади мыслила трезво, она бы, вероятно, пожалела, что утратила самообладание в разговоре с профессором Прокоп, однако трезво она не мыслила. Ей казалось, будто в голове бушует гроза с молниями и каждый жгучий вопрос подсвечивается краткой вспышкой, прежде чем смениться следующим. Слышал ли Эрик те же голоса, что и она сейчас? Пытался ли объяснить их в своем исследовании множественных измерений? Или Кади в этом одинока?
Но она не могла спросить Эрика о голосах, которые он слышал – если вообще слышал. Его голос был для нее потерян, и, как сказала профессор Прокоп, вселенная всегда будет хранить тайны. Два голоса, которые слышала Кади, и правда звучали, будто явились из разных эпох Гарварда – это было понятно из отсылок, музыки, устаревших описаний ее кампуса. Словно время свилось кольцами, прошлое наложилось на настоящее, и раздалось эхо иной эры.
Прокоп не верила, что это возможно. Она сказала, что исследование Эрика стало смехотворным. Но, может, лишь потому, что Эрик так и не поделился с ней лучшими доказательствами, понимая, насколько безумным покажется. Он не стал бы рисковать уважением симпатичной профессорши. Кади знала, что строит множество шатких предположений, но знала и то, как яростно Эрик берег свою репутацию в глазах преподавателей, которых почитал. Кади знала, какое значение имело для него их уважение и насколько их жалость его сокрушала. Она видела это в прошлом году своими глазами.
Эрик неожиданно заехал за ней после школы. Стояла осень ее выпускного года и его третьего курса в Гарварде, и он приехал домой на каникулы по случаю Дня благодарения. Кади помнила, как он стоял, опираясь на синий «Фольксваген», в мятых клетчатых пижамных штанах и покрытом кошачьей шерстью флисовом пуловере.
– Не стоило ради меня так наряжаться, – произнесла тогда Кади.
Она шутила, но с тех пор, как Эрик заболел, его все меньше заботил собственный внешний вид, и Кади была совсем не в восторге, что его таким видят люди. Однако, наверное, стоило радоваться, что его пренебрежение к чужому мнению осталось непоколебимо.
– Я на каникулах, – ответил Эрик, шагая в ее сторону.
– Ты куда? Отвоз меня домой работает не так, это я должна садиться в машину, а не ты из нее выбираться.
– Я хочу зайти поздороваться с учителями.
– Серьезно? Да ну, давай просто уедем.
– Я не возвращался сюда с выпускного. Можешь пойти со мной или подождать в машине.
Кади напустила на себя самый раздраженный вид, но, разумеется, пошла с ним. Всю дорогу до фойе школы она сдергивала с его пуловера шерстинки.
Как только они миновали большие стеклянные двери школы, Кади поняла, почему Эрик хотел туда заглянуть – его встречали как героя, но не ученики, которые плевать на все хотели, а взрослые. Секретарши выглядывали из кабинетов, заметив Эрика через стекло, чтобы его обнять, и всякий проходящий мимо учитель останавливаться поздороваться, поболтать и отвесить комплиментов; его придурошный вид они не замечали – или только притворялись. Эрик не был единственным выпускником школы Диксон Портер, который поступил в университет Лиги плюща, но нечто в нем – феноменальный интеллект, помноженный на мальчишеское добродушие, – неизменно очаровывало. Люди желали ему добра.
В прошлом видеть, как Эрик отбирает у нее целый день, скорее всего вызвало бы у младшей сестры раздражение, но он выглядел куда счастливее, чем в последнее время, и уж точно с тех пор, как той весной ему поставили диагноз. Люди здесь знали только здорового и счастливого Эрика, и рядом с ними он таковым становился. Кади нравилось его таким видеть; зрелище вызывало у нее облегчение.
Эрик сказал, что хочет увидеть мистера Мура, своего бывшего учителя физики и тренера по бегу, особо любимого. Он вел у Кади продвинутый курс. В тот день она как раз схлопотала четверку за тест, а для нее это практически равнялось провалу, что понимала и сама Кади и мистер Мур. Ей не хотелось с ним пересекаться. И когда они вошли в класс, Кади подумала: «Эрик, за тобой должок».
– Привет, парнишка! Вот это сюрприз, иди-ка сюда.
Мистер Мур вскочил из-за стола и, раскинув руки, заключил Эрик в медвежьи объятия. Для своего возраста он держал себя в хорошей форме, но всегда выглядел несколько странно из-за своего фирменного сочетания гавайских рубашек и кудрей цвета соли с перцем.
– Как дела? Что новенького в Бостоне?
Они немного поговорили; мистер Мур упомянул конференцию преподавателей, которую организовывал следующей весной, и пригласил Эрика поучаствовать в качестве представителя студенчества. Эрик сказал, что мысль ему по душе и надо будет обсудить. Кади помнила, как наивно подумала, мол, хорошо, к весне он поправится.
– Кади тут говорит, трудишься над большим проектом, как продвигается?
– Продвигается.
– А тема?
