– Покончил с собой в кампусе.
Откуда-то позади раздался еще один звук. Кади рывком развернулась, но в церкви никого не было. Она заставила себя позвать вслух:
– Уит?
Собственный голос, впервые произнесший необычное имя, показался зловеще чужим. Неужели это и правда безобидный «отпечаток» иного измерения? Она замерла, прислушиваясь; голова начала кружиться, каждый мускул напрягся. Кади закрыла глаза, и следующее имя сорвалось скорее молитвенным шепотом:
– Эрик?
– Кади! – разнесся эхом по церкви новый голос, громкий, более живой, заставивший Кади подпрыгнуть.
Она подняла взгляд к балкону в дальней части церкви, где над перилами склонился темный силуэт; лунный свет освещал его лицо лишь наполовину.
– Никос?
– Да, погоди, я сейчас спущусь, – отозвался он.
Никос поспешил пересечь балкон и скрылся из виду, а Кади едва не рухнула на скамью, пытаясь отдышаться. Он появился из боковой двери.
– Что ты тут вообще делаешь? – произнес Никос на ходу, но когда наконец подошел, Кади просто-напросто бросилась ему на шею и крепко обняла.
– Господи, я так испугалась!
– Это я напугал тебя? – Никос осторожно отцепил ее руки от своей шеи. – Ты хоть представляешь, как стремно выглядела, стоя посреди нефа, как будто какая-то проклятая невеста? Я думал, что увидел призрак!
Кади шумно выдохнула.
– Значит, мы квиты.
– Что ты тут делаешь, спиритический сеанс проводишь? Я же не встал посреди пентаграммы, правда?
Кади рассмеялась, в основном чтобы потянуть время – хорошего ответа на вопрос у нее не было.
– Проходила мимо и что-то услышала, как мне показалось, и… не знаю, стало любопытно.
Она стушевалась, и среди мыслей мелькнул проблеск правды: «Я говорила с призраком».
– Дверь была открыта, – добавила Кади, чуточку переборщив с ершистостью.
– Да? Я был уверен, что запер ее за собой.
– У тебя есть ключи от церкви?
– Кощунство какое, м? Но да, в отличие от тебя, мне разрешено здесь находиться. Я тут упражняюсь.
– В чем?
– Орган.
– Шутишь.
– Пойдем наверх, если не веришь, – Никос протянул руку.
Кади колебалась лишь мгновение, после чего позволила ему отвести ее в дальний угол церкви; Кади нравилось чувствовать его ладонь – теплую, живую, настоящую, – даже пришлось уговаривать себя не стискивать его пальцы. Когда они добрались до каменной винтовой лестницы, Кади снова оглянулась на пустующие скамьи, почти ожидая увидеть, как кто-то смотрит им вслед.
Лунный свет не дотягивался до балкона, и глазам Кади сперва пришлось привыкнуть. Она отвлеклась на высоту, глядя вниз на неф, продолжая искать силуэт, чей голос она слышала. А когда наконец посмотрела вправо и увидела орган, у нее перехватило дух. Инструмент был похож на некие небесные врата, устремленный величественной аркой до самого потолка, занимающий почти всю ширину балкона, а его золотистые трубы светились, даже не отражая никакого света. Никос отпустил руку Кади и поднялся по ступеням, на которых стоял хор, к скамейке у темного деревянного сердца инструмента. Сел, щелкнул лампой над пюпитром, осветившей клавиши, но вычертившей темный силуэт самого Никоса, скользнувшей лучом вверх по трубам, чьи отверстия зияли, отбрасывая вверх вытянутые тени, словно ребенок, поднесший к подбородку фонарик. Когда Никос повернулся к Кади, вокруг его головы сиял свет, мешая увидеть лицо, и на краткий странный миг ей показалось, что она увидела иные черты. Но затем зазвучал тот самый акцент:
– Присоединишься?
Кади села рядом с Никосом. Перед ними тянулись четыре клавиатуры, одна над другой, словно ряды акульих зубов.
– Поверить не могу, что ты действительно на этом играешь.
– Я буду играть на службе в это воскресенье, поэтому нужно освежить память. Обычно я репетирую по четвергам с одиннадцати до полуночи, но поменялся местами с Юми. Нас, органистов, несколько.
– А почему так поздно?
– Нужно найти время, когда церковь закрыта, чтобы никому не мешать. И знаешь ли, сложно организовать график перегруженных делами гарвардских студентов, мы слишком заняты и слишком важны.
Кади легонько провела пальцами по тридцати с чем-то рукояткам вдоль клавиатур.
– Это для управления регистрами. Если вытащить все, то подключатся все трубы одновременно, на полную. Тебя вообще снесет звуком.
– Я знала, что ты играешь на пианино, но это? Для такого надо быть серьезным музыкантом. Я-то думала, что ты весь в физике все время, как Эрик.
– Музыка и физика всегда идут рука об руку. Эрик не разделял твой сверхъестественный слух?
Сверхъестественный. Кади понимала, что он имел в виду ее абсолютный слух, но все равно вспыхнула:
– Ты явно никогда не пел с ним в караоке.
– Не представилось возможности.
Они оба помолчали, раздавленные необратимостью.
– Это орган Фиска. Чарльз Фиск был выпускником Гарварда и выдающимся физиком. Прежде чем посвятить себя созданию органов, он работал над Манхэттенским проектом во время Второй мировой.
– От ядерной бомбы к церковным органам… Искупление грехов?
– Не знаю, можно ли такое вообще искупить, – скорчив гримасу, произнес Никос.
– Он похож на пианино?
– Не совсем. Пианино – инструмент неприхотливый. Легко управлять звуком, все ноты тянутся и перетекают друг в друга, правая педаль, если что, скроет любую ошибку. Орган – напротив. Как только палец ударяет по клавише или даже если только ее заденет, в трубу во всю мощь подается воздух. Как только оторвешь палец, порыв останавливается. Трубы говорят с постоянной громкостью…
– Говорят?
– Такой термин, забавный, правда? В общем, они говорят с постоянной громкостью, в зависимости от размера. Так что грехов здесь не прощают.
Кади обвела взглядом громадный инструмент, его четыре клавиатуры и бесчисленные рукоятки.
– Звучит невероятно.
– Люблю трудные задачи. – Уголок губ Никоса приподнялся в улыбке. – Фортепиано – это как девочка-старшеклассница. Податливая, чувствительная, непритязательная. – Никос огладил клавиши, легонько лаская. – А вот орган – женщина не твоего уровня. Может, немного старше, отстраненная. На первый взгляд ледяная королева, но если касаться ее по-настоящему правильно… – Он умолк и прошелся кончиками пальцев по клавишам. – Он заставит тебя почувствовать себя богом.
Кади со смешком ткнула его локтем:
– Так ты тут вынужден сидеть в темноте или просто предпочитаешь интимное освещение?
– Нас просят не включать общий свет в такой час. Не стану лгать, тут жутковато. Видишь? – Никос поправил зеркало над пюпитром. – В него нужно смотреть, чтобы следить за хормейстером. Но во время ночных репетиций, когда я здесь совсем один, только ветер воет, я ловлю себя на том, что маниакально проверяю зеркало. Как будто жду, что ко мне подкрадется призрак или, может, непутевая первокурсница.
