Никос рассмеялся, Кади – нет. Она вновь вспомнила голос.
– Ты веришь в призраков?
– Умоляю, я человек науки.
– Я не знаю.
Уит… Его призвали ее мысли? Услышав Уита параллельно с Никосом, Кади ощутила новую вспышку паники. Ей хотелось его выключить.
– Я хочу верить, а ты? Что те, кого мы потеряли, не ушли навсегда.
– А ты? – спросил Никос.
Кади пожала плечами:
– Может быть.
– Поэтому ты и пришла сюда? – голос Никоса прозвучал мягко, но вопрос задел ее за живое.
Кади не могла собраться с духом для ответа, сердце забилось чаще.
«Он считает меня больной», – подумала она.
– Нет, не считаю.
– Сыграй мне что-нибудь.
– Хорошо. Что хочешь услышать? – спросил Никос.
– Что угодно.
– Полагаешь, я больной, если хочу поступить на службу, когда мой отец погиб в Великой войне?
– Как насчет… токкаты и фуги ре минор Баха?
– Как на мой взгляд, когда кто-то уходит от нас слишком рано, существует конечное число вещей, что вы с ним можете разделить, поэтому хочется разделить их все.
Кади не ответила, поэтому Никос добавил:
– Узнаешь, как только услышишь.
Первые ноты, полившиеся из органа, были так высоки, пронзительны, что защекотали барабанные перепонки. Затем прорезались более низкие, посылая волны дрожи сквозь скамейку и вверх по спине Кади. Руки Никоса двигались по клавиатурам умело и быстро, и она мгновенно узнала хэллоуинскую классику.
– Музыка, флот – вот моя возможность разделить нечто общее с отцом, помимо крови, так как же я могу противиться этому притяжению?
Ускоряющийся темп грозной музыки лишь усиливал тревогу, но игра Никоса отвлекала от Уита, и Кади не хотелось, чтобы он останавливался.
– Когда нет будущего, все, что у тебя есть, – это прошлое.
Каскад нот грохотал, Кади отчаянно хотела всецело погрузиться и заглушить Уита, но их было недостаточно. Как дребезг цепочки в ванне под низвергающимся из крана потоком, голос звучал под водой лишь громче.
– И ты делаешь их прошлое своим настоящим, и они почти как будто рядом с тобой.
– Можешь громче?
Никос вытащил еще пару рукоятей.
Кади кивнула.
Никос поколебался:
– Нам, по идее, нельзя вытаскивать все по ночам…
– Хочешь узнать, как сохранить прошлое, спроси южанина.
– Пожалуйста!.. – крикнула Кади.
– Призраки не преследуют живых.
– Громче!
– Это мы преследуем их.
Орган взревел. Кади вздрогнула от оглушительного звука, как от удара. Глубокий рокот басовых нот переворачивал нутро, грохотал в грудной клетке, порывы воздуха из труб долетали до щек; ритм, словно адреналин, струился по венам. Все эмоции, все мысли вымело из мозга дочиста. Но забвение стало облегчением; физический дискомфорт ее успокоил. Кади охватило понятное, пугающее ощущение покорности.
И она больше не слышала голос.
Кади вернулась в общежитие обалдевшая, отчаянно желая лечь и унять звон в ушах. В комнатах стояла темнота и тишина, похоже, все уже легли спать. Физически и эмоционально истощенная, Кади рухнула на свою нижнюю кровать.
Шмяк.
Кади села, развернулась и увидела кусок шоколадного торта, размазанный по одноразовой тарелке, а теперь еще и по покрывалу. Кади дотянулась до спины, и пальцы наткнулись на липкую глазурь, приставшую к свитеру. На подушке лежал стикер с запиской, выведенной идеальным почерком:
Оставила тебе кусочек.
Андреа
Глава 20
Все утро Кади выворачивало наизнанку от вины, чему отнюдь не помогало агрессивное вождение отца, потому как они опаздывали на возобновление клятв дедули и Виви. Ночью Кади спала плохо, распекая себя за то, что облажалась с днем рождения Андреа. Та, как ей и было сказано, действительно отправила эсэмэску, что они с Марко направились в общежитие, но Кади оказалась настолько поглощена новыми сведениями об Эрике, которые открыл Марк, и голосами, что совершенно ее не заметила. Кади могла лишь представить, какое унижение Андреа испытала, когда вошла в темную комнату, где ее не ждала никакая вечеринка-сюрприз, да еще и на глазах у своего ненаглядного. Хуже того, чтобы успеть на самолет в Филадельфию, Кади пришлось уйти раньше, чем Андреа проснулась, так что извиниться лично не удалось. Не то чтобы она понимала, что сказать – как тут искренне попросить прощения и не показаться сумасшедшей?
«Прости, меня отвлекли голоса в голове».
«Прости, у меня, наверное, шизофрения, но я почти уверена, что это призраки».
Она пыталась родить сообщение большую часть полета и спустя дюжину черновиков в приложении с заметками сумела отправить только:
Андреа, мне очень, очень жаль.
Кади на заднем сиденье снова проверила телефон. Андреа так и не ответила.
Отец перестроился на другую полосу; Кади окатило очередной волной ненависти к себе.
Она открыла еще одну заметку, которую сделала в самолете, тайный список всего, что она по крупицам собрала о каждом голосе – кто они такие и откуда взялись:
Уит – полное имя: Джеймс Уитакер Гудвин-младший, из Джорджии, называет Первую мировую «Великой войной», то есть до 1940-х.
Отец погиб на войне, Уит был слишком маленьким, чтобы его запомнить. Значит, родился где-то между 1910 и 1914.
В данный момент третьекурсник, то есть ему примерно двадцать лет. Текущий год для него между 1930 и 1934.
Роберт – знаток литературы, науки, упоминал недавнюю Нобелевскую премию 1922-го, мб середина 1920-х.
Билха – рабыня во времена през. Холиока (1737–1769), ее текущий год??
Не умеет читать, немой сын, боится, что его продадут?! Нуждается в моей помощи.
Кади выглянула в окно, обдумывая свою теорию. Профессор Прокоп, может, и не одобряла, но Кади взяла на вооружение то, что она сказала про скрытые измерения – в которых время и пространство искривлялись и накладывались, оставляя следы в нашем мире, – и перенесла в свое осмысливание голосов, но говоря простым языком, они были призраками. Люди из разных периодов возникали в том же пространстве. Они говорили с Кади так, словно она существовала в их настоящем, и как будто видели ее в своем мире и времени, каким бы оно ни было. Они не знали, что уже мертвы, потому что в их измерениях этого еще не случилось. Могла ли она им помочь? Могли ли они помочь ей? Билха – уже, в ту ночь с Тедди. Кади стало интересно, как они умерли или умрут. Должна ли она была помочь им избежать такой судьбы? Это какое-то испытание?
