Спустя несколько мгновений пришло еще одно послание:
Кади отправила в ответ лишь нолик.
abrousard: ха! Подойди и убедись.
Тут рядом свободное место как раз.
Кади задумалась, но поняла, что так только продолжит прокрастинировать.
я: Подошла бы,
но надо сосредоточиться:(
Еще через мгновение никнейм стал серым, и в чате появилось системное сообщение:
abrousard@fas.harvard.edu не в сети.
Кади ощутила укол сожаления, но затолкала его поглубже и открыла сборник материалов по истории Средневековья на эту неделю. Пролистала страницы, по большей части фотокопии древних текстов, ранних библейских письмен и упрощенных космических карт. Кади нашла раздел под названием «Ранние видения: библейские и неканонические, 200 до Р.Х. – 400 от Р.Х.». Ей пришлось напомнить себе, что «Р.Х.» означает «Рождество Христово», религиозная форма периодизации лет «до нашей эры» и «нашей эры». Обычно Кади великолепно запоминала даты, но ее всегда сбивало с толку, что годы «до н. э.» считались задом наперед; она открыла рядом с временным отрезком скобочку и вывела «с 200 до н. э. до 400 н. э. = 600 лет», чтобы не забыть.
На уроках истории в старшей школе Кади было до невозможного трудно взять в толк, почему пришествие Христа навеки изменило то, как целая культура осмысляет время. Их учили, что это жест почтения и способ подтвердить важность Христа. Но Кади не могла представить, как люди во время его земной жизни мысленно разворачивали стрелу времени и считали годы задом наперед. Это же так путанно и неудобно, и Кади сомневалась, что простой люд и правда так поступал в быту. Теперь, когда умер ее брат, такой способ обрел смысл. Мозг сам хочет так работать. Когда в нашей жизни случается нечто значительное, оно становится начальной точкой, а все до него – лишь обратным отсчетом. Сейчас был год первый жизни без Эрика. Прошлый год был годом первым до жизни без Эрика. Единственное различие состояло в том, что Кади вела отсчет от его смерти, не рождения.
Она попыталась выбросить Эрика из головы – непростая задача, если альтернативой были страницы убористого текста, – как вдруг ее внимание привлекла иллюстрация. Под первым изображением значилось: «Рис. 2: Позднесредневековое представление о местоположении полостей в человеческой голове – с орнаментом (Гийом Лерой II, изд. 1523)». Оно представляло собой схему головы в профиль; череп в поперечном сечении с подписями на латыни, а вот лицо вывели с выпученными глазами, разинутым ртом и высунутым языком. По краям тянулась вязь буйной виноградной лозы. Когда-то такое, вероятно, считалось научным трудом, но для Кади все это выглядело выдержкой из книги заклинаний. Комментарий гласил:
Энциклопедия Бартоломея Английского тринадцатого века давала следующее происхождение термина «вентрикула»: «У мозга есть три полости, которые врачеватели называют «ventriculos», который переводится с латыни как «маленькие чрева».
Маленькие чрева. Кади засомневалась, неужели именно это и происходило? Ее мозг рождал сущности, чьи голоса она слышала, непорочное зачатие безумия? Вполне разумное для тринадцатого века объяснение шизофрении. Однако голоса не казались Кади ее собственным порождением; скорее чужаками, неизвестными, но целостными, из иного времени, но настоящими. Они казались призраками.
Так что Кади оживилась, когда увидела средневековое определение духа как «жидкость, которая содержится в вентрикулах мозга», дух как синоним души, как нечто среднее между телом и душой, и дух как «физическая величина, подобно вдоху».
Подобно вдоху – или голосу? Кади вспомнились слова Виви, что мир духов дает нам то, что нужно, когда это нужно, и она должна постараться «быть открытой, послание может принять любой вид». Что, если эти голоса – послание с того света, измерения, где обитают духи? Они пытаются связаться с Кади по причине, и нужно всего лишь ее выяснить. Появился соблазн: если Кади станет открыта для этих духов, свяжется ли с ней Эрик?
К делу. Ей нужно было заняться делом, прочитать материалы и написать доклад. Кади потерла глаза, чтобы сосредоточиться, и вернулась к письму с заданием. В текстовое поле включало и общий план материалов для чтения:
Библейские и постбиблейсткие видения в материалах этой недели подтверждают важность снов и прочих видов откровений в еврейской культуре, из которой вытекло христианство. «Апокалипсис», от греческого apocalypsis, или «откровение», использовался как жанр определенного типа провидческих текстов, часто включающих в себя смесь катастрофы и обещание трансформации. Напишите доклад к тексту по вашему выбору.
Кади не знала, что апокалипсис переводится как откровение. Вот бы в реальной жизни катастрофы приносили с собой откровения. Она до глубины души надеялась получить хотя бы одно, однако, как показывал ее опыт, они оставляли только руины.
Кади открыла первый заданный текст: «Видение апостола Павла», очень длинный и написанный в библейском стиле простыми пронумерованными предложениями. Нет. Следующий вариант, «Откровение», был таким же. Третий текст показался Кади уже чуть интереснее. Он назывался «Страсти святой Перпетуи», о мученичестве двадцатидвухлетней женщины из Карфагена, и во вступительном замечании значилось, что он считался трудом самой Фивии Перпетуи. Кади была заинтригована. В программе и так очень мало авторов-женщин, и уж вряд ли кто-то из них практически ее ровесник.
Рассказ Перпетуи шел от первого лица и казался таким откровенным, как запись в личном дневнике. Она писала о том, как ее терзают видения мертвого брата, Динократа, который мучился в загробной жизни. В этих видениях Динократ пребывал ни в раю, ни в аду, но где-то между жизнью и смертью. Кади вспомнила, как Уит рассказывал, что его отец погиб в Первую мировую, а значит, и сам Уит уже должен быть мертв. Однако он говорил с Кади, словно она его современница, такой же студент, живой и здравствующий. Где он был? И где Эрик?
«Сосредоточься», – одернула себя Кади. Обратно к Перпетуе:
И проснувшись, я узнала, что брат мой страдает, но верила, что смогу помочь в его страданиях… И я творила молитву за него днем и ночью со стоном и плачем, чтобы мне это было даровано. В день, когда мы были в колодках, было явлено мне это. Я вижу то место, что видела прежде, и Динократа с чистым телом, хорошо одетого и посвежевшего… И я проснулась. Тогда я поняла, что он освобожден от страдания.
Могла ли она облегчить страдания Эрика? Она безусловно мучилась, глядя, как он превращается из ее веселого, милого, неловкого гения-брата в злобного, чокнутого чужака. Еще до его смерти она пережила потерю своего ближайшего друга, самого надежного советника. На протяжении всей жизни Кади в ее внутреннем компасе Эрик был севером. Когда он заплутал в недрах болезни, заблудилась и Кади.
