– А, да, доклад. – Кади встала, загораживая их собой. – Но сдавать через пару недель. Пойдем.
Они уже собирались на выход, как вдруг рассеянный, случайный взгляд на телефон заставил Кади остановиться. На экране светилось уведомление Фейсбука, что ее отметили на фото, которое выложила их давняя соседка, Патти Риган, одна из многих женщин возраста ее матери и старше, что сдружились с ней за последние годы. На снимке запечатлели вечеринку у бассейна на заднем дворе Риганов, когда их дети, Эрик и Кади были еще относительно маленькими, наверное четырнадцать и одиннадцать. Для фото они подплыли к бортику; в центре снимка близняшки, почти неразличимые с мокрыми волосами, Лиам Риган, летящий бомбочкой в воду, и Кади на плечах у Эрика. Они были местными чемпионами по игре в салки, Лиаму с сестрами никогда не удавалось их победить, даже если близняшки менялись местами. Под фото Патти написала: «#поправдеговоря ~ летний угар ~ скучаю по тому, когда эти детишки были маленькими! <3». Они переехали так давно, Кади задалась вопросом, знает ли Патти про смерть Эрика; вряд ли, иначе не запостила бы.
Но Кади выбило из колеи не само фото и не чудаковатая мамская подпись, а отметки на нем. Когда она коснулась изображения, на нем возникла активная отметка-ссылка «Эрик Арчер». Как такое возможно? Он почти не пользовался соцсетями при жизни и уж точно не мог подтверждать новые отметки теперь. Кади кликнула на его имя, и ее перенаправило на страничку – вот только для Кади она была заблокирована. Вверху значилось: «Вы знаете Эрика? Чтобы увидеть, чем он делится с друзьями, отправьте ему запрос на добавление в друзья».
– Готова? – Ранджу ждала в дверях, уже закутанная в свою кожаную куртку оверсайз и шарф.
– Ты знаешь, я кое-что вспомнила: на письмо надо ответить. Быстрее выйдет на ноуте. Дай мне пять минут, я встречу тебя на месте.
Голос Ранджу прозвучал из-под шарфа приглушенно:
– Лады, встретимся в Анненберге.
Кади проследила, как она ушла, потом снова нахмурилась, глядя в экран. Разумеется, она была у Эрика в друзьях на Фейсбуке. Прошлым летом она связывалась с техподдержкой с просьбой сделать его страницу «мемориальной», чтобы ее не могли взломать; Кади сама стала ее новой владелицей. Она быстро набрала имя брата в поле поиска и первыми двумя результатами увидела двух Эриков Арчеров с одинаковыми аватарами. Первый привел к «Странице памяти Эрика Арчера», знакомую, старую страницу Эрика, к которой Кади имела полный доступ. Вторым, которого случайно тэгнула Патти, наверняка был самозванец.
Кади предполагала, что Эрик вполне мог завести дубль сам – из-за паранойи он часто подозревал взлом различных аккаунтов и устройств, – но в последний год по большей части забросил соцсети. Если он перестал доверять Фейсбуку, то вряд ли стал бы регистрировать второй аккаунт – и уж точно не стал бы использовать настоящее имя и фото. Кади присмотрелась ко второй странице повнимательнее, по крайней мере к тем областям, которые ей были доступны, пока она не в друзьях. То, что изображения профиля и баннера были одинаковыми, указывало на подделку, кто бы это ни сделал, он намеренно выдавал себя за Эрика. Кади знала, что такое довольно распространено. Когда-то еще в школе несколько друзей Кади на Фейсбуке получили запросы от ее «нового аккаунта», и возник вопрос, настоящий ли он. Настоящим он не был, Кади смогла сообщить о фейке, и Фейсбук его удалил. Неприятно, конечно, но Кади не стала особо заморачиваться. Она даже не врубалась, зачем кому-то нужно утруждать себя созданием этих фейков, но просто знала, что такое часто случается, ведь видела у друзей посты в духе: «Это мой единственный акк! Не принимайте новые запросы!»
Однако этот фейковый аккаунт Эрика не давал ей покоя – необычный выбор для незнакомца, который решил наугад кого-то развести. Страница не выглядела слепленной на скорую руку, она казалась настоящей, обжитой, увешанной украденными сведениями об Эрике и его фотографиями, но сам он бы ее так не вел. Например, фейковый Эрик лайкнул «Филадельфия Иглз», фанданго, группу «The National», Кендрика Ламара и Гарвардский университет. Не то чтобы Эрик это все не любил, он-то любил – но он бы никогда, ни при каких условиях не лайкнул корпоративную или рекламную страницу Фейсбука.
Точно так же фотографии на странице самозванца не оказались поддельными или отфотошоплеными, они все принадлежали Эрику, но они были… тщательно отобраны, как эдакая отредактированная личная история. Не говоря уже о том, что они висели в публичном доступе – что совсем не похоже на Эрика. Ложь аккаунта заключалась не в том, что он показывал, но что опускал. Он представлял жизнь Эрика за вычетом тьмы. К примеру, настоящий Эрик за последний год стал настолько параноиком, что удалил из соцсетей большую часть фото и сведений. Кади ненавидела его последнюю аватарку на Фейсбуке. Там он сидел за столом, вроде бы ничем не примечательный, но скосивший глаза к переносице. Изображение было искажено, превращая лицо в водоворот красок: розовость губ размазалась по лбу, голубизна глаз стекала, словно вода из крана, а остальное было пятнами телесного цвета и рыжих волос. Запостив аватарку за считаные месяцы до смерти, Эрик подписал ее как «АВТОПОРТРЕТ».
А в идеальном мире фейковой страницы стояла фотография счастливой стороны Эрика – на природе, на велосипеде, глядящего с вершины горы. Кади видела снимок в Сети раньше, его сделали, когда Эрик участвовал в одном гарвардском мероприятии для абитуриентов перед первым курсом, выбрав недельную экскурсию на свежем воздухе. Кади помнила, как он вернулся оттуда повзрослевшим, более уверенным, идеально настроенным на учебу в университете. У Кади лето вышло очень уж хаотичным, мать почти с ней не разговаривала, и у нее не было средств, чтобы записаться на хоть какое-нибудь из предложений Гарварда для абитуриентов. Следующим изображением на фейковом аккаунте было фото, которое Кади помнила с его первого курса, – Эрик спал с открытым ртом во время, очевидно, лекции, с подписью «Фото сделано: Мэтт Чо». Затем кадр крупным планом с их кошкой Пикл, которая маниакально жевала кисточку занавески, над чем Эрик добавил фразу: «ШНУРОТИК ОТИНЬ ВКУСНА И НАУТЬНА». Но, боже, сколько уже прошло с тех пор, народ тащился от мемов с котами? Еще до Инстаграма, вообще древность.
Кади кликнула последнее фото, и хмурая морщинка на ее лбу разгладилась. На снимке Эрик в колпаке Санты сидел у камина и держал их старину вест-хайленд-уайт-терьера Боуи, на котором красовался наполовину съехавший зеленый колпак эльфа. Фотографии было как минимум года четыре, потому что Боуи умер до того, как Эрик уехал на учебу в университет. Здесь пес извивался в его руках, вывалив язык и как будто улыбаясь, а Эрик смеялся, и фото вышло слегка размытым то ли из-за движений собаки, то ли Эрика, то ли обоих. Или, может, это потому, что Кади хихикала. Это она щелкала фотоаппаратом.
На нее накатила волна ностальгии. Кади понимала, как выбеленные истории попадают в печать, как вымысел откладывается в памяти. Они гораздо сильнее утешают, в них гораздо больше смысла, чем в правде. Кади ужасно хотелось верить, что Эрик сам создал этот второй аккаунт. Она как будто посетила параллельную вселенную, где Эрик никогда не заболевал, и готова была отдать что угодно, лишь бы там остаться. Это Эрик, каким он должен быть. Здоровый. Уверенный. Подкованный. Счастливый. Живой. Все это казалось более реальным, чем альтернатива.
