Кади не хотелось, чтобы они уезжали, но она не хотела и дольше нужного держать отца заложником в кампусе.
– Нет, спасибо, дальше я справлюсь сама. А вам еще предстоит долгий путь домой.
Отец и Лора собрали свои вещи и пустые чемоданы, которые увозили с собой, потом Кади проводила их к лифту. Она наклонилась обнять тетушку Лору, и та стиснула ее покрепче, показывая, что все понимает. Когда настал черед отца, Кади с удивлением впервые за день увидела на его лице массу чувств.
– Послушай, – произнес он, опуская ладони ей на плечи. – С тобой здесь все будет в порядке. Ты заслужила это место, и я тобой горжусь, и мама, в глубине души, тоже.
– Спасибо, – кивнула Кади. Она не поверила отцу, пусть и хотела.
Он погладил ее по волосам одной рукой, и в его глазах заблестели слезы.
– Ты создашь для нашей семьи новые воспоминания, верно?
От размаха этого испытания закружилась голова. Кади стиснула отца в объятиях изо всех сил.
Отец обхватил ее руками в ответ.
– Узнаю свою храбрую девочку.
Кади чувствовала себя какой угодно, но не храброй.
Она вернулась, вошла в пустую общую комнату и выдохнула. Остаться в одиночестве показалось ей облегчением. Однако удовольствие продлилось недолго, и его сменил вопрос: что теперь? Кади предстояло разобрать кучу вещей, так что, видимо, пора было браться за дело. Она расставляла и переставляла мебель в спальне, при этом сохраняя равенство, чтобы оба стола стояли напротив окна, а комоды бок о бок. Кади не хотелось, чтобы соседка посчитала ее эгоистичной, пусть она и заняла нижнюю кровать; она же не идиотка. Она убрала всю одежду, заправила кровать и установила мини-холодильник, то есть воткнула его в розетку.
Кади не была уверена, куда повесить дешевое зеркало в полный рост или, точнее, как это сделать, ведь в ознакомительной брошюре говорилось, что вбивать в стены гвозди здесь запрещено. Кади прислонила хлипкое зеркало к двери, смерила взглядом свое отражение. Увиденное ей не понравилось. Встать пришлось ужасно рано, макияжа на ней не было, кожа выглядела бледной, тусклой, без следа теплых веснушек, которые усыпали бы ее нос и щеки в конце более счастливого лета. На ней были леггинсы и футболка с группой «Vampire Weekend», а ведь они ей даже уже не нравились, и Кади жалела, что не выбрала что-то получше ради первого впечатления. Но еще можно успеть. Кади переоделась в джинсы поприличнее и синюю рубашку-хенли, а затем ее внимание вернулось к нижнему ящику комода.
Кади опустилась на колени, достала гарвардскую толстовку, помедлила, натянула ее через голову. Снова посмотрела в зеркало. Поднесла руку к груди, пробежала по алым выпуклым буквам. Прочесала пальцами пряди хвоста. В детстве Кади ненавидела выделяться рыжим цветом, но у нее был тот же каштановый перелив, как и у Эрика, что не встречалось больше ни у одного их родственника. Так что теперь ее волосы считались не столько рыжими, сколько как у брата. Кади улыбнулась. Ей всегда об этом говорили, но до сегодняшнего дня она никогда не соглашалась, что выглядела его копией.
Дверь спальни вдруг распахнулась, толкая зеркало вперед. Кади бросилась его ловить, но уголок успел удариться о столбик кровати, и вверху пробежала трещина.
На пороге стояла индианка средних лет в нежно-розовой тунике.
– Ох, извини, я не думала, что тут кто-то есть.
Она опустила на пол коробку, которую держала, и наклонилась помочь Кади поднять зеркало.
– Ничего страшного, это я виновата.
Из-за женщины высунулась девчонка с темными волосами, ниспадающими вдоль изящной шеи, длинными ресницами и блестящим гвоздиком пирсинга в аристократическом носу.
– Ма-ам, ты что натворила?
– Я случайно! – воскликнула та и, глядя на Кади, добавила: – Мне очень жаль, я заплачу за зеркало…
– Прошу, не стоит…
– Отличное начало соседских отношений, мам! – проходя в комнату, шутливо заявила девчонка.
Она была стройной, гибкой, одетой в клевые мешковатые джинсы и укороченную белую футболку, открывающую плоский смуглый живот. Повернувшись к Кади, девчонка широко улыбнулась:
– Я Ранджу, ты уже меня ненавидишь?
– Только за кубики пресса, – рассмеялась Кади. – Нет, рада знакомству, я – Кади.
Они обнялись, у Ранджу даже волосы пахли приятно.
– А я – доктор Васан, но можешь звать меня При. – Ее мать тоже обняла Кади. – И позволь мне заменить зеркало, я настаиваю.
– Все в порядке, правда, от него, кажется, ничего не отвалилось.
– Нельзя использовать разбитое зеркало, это не к добру! Я привезла свое, будем в него смотреться.
– Ранджу, ты приехала сюда изучать науку, а не суеверия.
– Я изучаю искусство, а теперь все будет плохо, и я навеки останусь безработной. Только подумай, мам, без работы и без докторской степени – что ж ты тетушкам скажешь?
– Прекрати, ужасная ты дочь! – Мать обхватила ее щеки ладонями и расцеловала сморщившую нос Ранджу. – Ты же знаешь, что бы ты ни решила, мы ужасно тобой гордимся.
Кади ощутила укол зависти.
– Ты не против делить комнату? Наша третья соседка, Андреа, просила отдельную спальню, у нее чуткий сон.
Ранджу закатила глаза:
– Тоже получила ее письмо? Насколько я знаю, высокие запросы – не медицинский диагноз. Но ты куда милее меня. Заявись я сюда первой, закинула бы свое барахло прямиком в ту спальню.
– Ты все еще, наверное, можешь.
– Нет, ты права, надо быть милой. Плюс я не собираюсь бросать тебя наедине с чокнутой соседкой.
Улыбка Кади померкла. «Чокнутый» – еще одно слово, которое больше никогда не станет прежним.
Вскоре в комнате 23 воцарилась суета. Приехал отец Ранджу, еще один доктор Васан, и Кади помогла им перенести наверх множество коробок. Ранджу была из Калифорнии, а потому большую часть вещей ей отправили заранее, что показалось Кади роскошью – правда, разбирать такую гору очень уж мучительно. Они все оказались по колено в картоне, когда дверь вновь открылась, являя их третью соседку, Андреа Краус-Фельдман, с семьей.
– Тук-тук, есть кто? – нараспев позвал мистер Краус-Фельдман.
У него была широкая улыбка и кустистые усы. Голову венчала кепка гарвардского выпуска 88-го года.
Следом вошла миссис Краус-Фельдман, мечтательно оглядываясь.
– О, все как я и помню!
Следом показалась сама Андреа.
– Кади, я так рада наконец встретиться! – воскликнула она, обхватывая Кади тонкими ручонками.
Кади обняла ее столь же пылко, чувствуя себя обманщицей лишь самую малость. Затем Андреа поприветствовала и Ранджу, но куда прохладнее – в наказание за неотвеченное послание.
