– Прошу тебя!
Марко встретился взглядом с гневными глазами друга. Они все на пределе и не знают, что делать. Не чувствуя пола под ногами, он подошел к Джованне.
Она послушно положила руку в его ладонь, но настороженно следила за ним. Марко нащупал пульс и прикрыл глаза, сосредоточившись только на ритме такой далекой и такой родной жизни. Ее сердце бьется так близко… качает кровь с каждым сокращением, посылает его по сосудам. Оно встревожено и пытается успокоиться, поэтому пульс неравномерный. Он слушал каждый удар, чувствовал, как она успокаивается, как расслабляются пальцы. И пульс становился все спокойнее, четче, ритмичнее.
Он нехотя отпустил ее.
– Все в порядке, – сказал он Лоренцо, и тревога ушла с лица друга. Интересно, как отреагирует Лоренцо, если Марко расскажет ему, что видел, как Пико делла Мирандола переглядывается с его сестрой. А впрочем… имеет ли он право шпионить за Джованной? Ей и так досталось сегодня.
Она прекраснее, чем он помнил. В тысячу раз божественнее, чем показалось на празднике у Медичи. Пико делла Мирандола пытался понять, что делать теперь с этим знанием. Он метался по кабинету, позабыв о работе, ведь куда бы он ни посмотрел, он видел взгляд зеленых глаз, внимательный и изучающий. Поговорить бы с ней. Узнать, что она полная дура, пустышка, и успокоиться. Потому что сейчас, сейчас в нем всколыхнулось то, что он всячески пытался подавить в себе все это время: вязкое, неодолимое желание. Нет, не может быть она дурой. Теперь он знал о ней больше: девушка свободно говорит на нескольких языках, пишет и читает на латыни и греческом, всесторонне развита и в кругу семьи сущая задира. Ни в чем не уступает братьям, судя по рассказам подкупленных Козимо слуг.
И чем больше он смотрел на Джованну в церкви, тем больше понимал, что она создана для него. Судьбой предназначено ему познать красоту, о которой он столько писал, но о которой все еще так мало знал. В чем ее красота? В этом румянце на белой коже или в ярких вспышках пламени в волосах при движении? Или это само ее движение – плавное, легкое, быстрое, неуловимо прекрасное? Или руки с длинными пальчиками и розовыми ногтями, которые хотелось облизывать, словно они были сахарными? Какой она будет, когда из одежды на ней останется только медный водопад ее волос? Будет ли она кричать, когда он ляжет на нее, или примет его молчаливо и потупив взор?
Одна мысль об этом бросала его в жар. Пико кусал свои красивые губы, глядя на осенние поля в тумане. Ему не было холодно. Ему было сладостно.
Глава 5. Платоновский кружок
Она была дочерью осени. Родилась в начале ноября, когда холмы Тосканы покрывал туман. Кричала резко и надрывно, словно оплакивала знойное лето, которого не застала. Или предчувствовала, что недолго ей осталось быть с матерью, качаться в ее тепле и любви.
Ноябрь всегда был нелюбимым месяцем Джованны. Все становилось серым, туманным, мрачным вокруг. Звуки города были то приглушенными и зловещими, то болезненно звонкими. Сырость проникала в дом, заставляла дрожать по утрам.
Одно только приносило облегчение: жара спадала, и тренироваться с братьями становилось приятнее, пусть рубашка все равно промокала от пота, но не так скоро, как летом. А холод пока еще не кусал за щеки и пальцы.
Джованна схватила на кухне кружку с теплым молоком и ломоть хлеба и спустилась в мастерскую Валентина. Брат постоянно придумывал новые забавные вещицы. В детстве он мастерил для нее игрушки, которые приходили в движение сами, стоило их поставить на наклонную поверхность. Затем создавал разные непонятные конструкции, которые при помощи рычагов или колес с зубчатыми выступами приходили в движение и пугали слуг. После он придумал пару полезных для размельчения красителя вещиц, и отец окончательно смирился с его пытливым и жаждущим нового умом.
В подвале было жарко, гудело странное устройство и дышали, поднимаясь и опускаясь в цилиндрах, песты. Валентин, в одной рубахе, с блестящим от пота лицом, исправлял что-то в чертеже. Джованна подошла поближе.
– Что это?
– Паровая машина. Увидел описание в одном из греческих текстов. Герон Александрийский пишет, что пар, сжатый в пространстве, находя выход, производит энергию. А энергия – это движение. Видишь, как они скачут? – он показал ей на поднимающиеся и опускающиеся песты. – Я подумал, что пар может приводить в движение рычаги. Вот посмотри, например, это макет анкерного устройства: цилиндр вращается под действием пара, наматывает цепь и поднимает грузило. Так можно поднимать самые разные вещи, от якорей до воды или груза. Плохо, что пока что часть пара выходит наружу, и энергия рассеивается. Но если я придумаю, как получше удержать его в цилиндре, затраты энергии уменьшатся. Понимаешь?
– Да. Так будет тратиться меньше топлива, а сила вращения увеличится.
– Да, – Валентин взял протянутый ему кусок хлеба и жадно отпил молока из кружки. – Я думаю, что смогу улучшить этот проект, надо только закончить расчеты и поменять материалы в поршнях. Но это уже после поездки в Геную. Эй, сестрица, ты чего?
– Не уезжай! Пожалуйста! – Джованна обвила его за шею и прижалась щекой к сильной груди. – Мне страшно, Валентин. У меня дурное предчувствие…
– Это твоя ноябрьская хандра, сестрица, – Валентин погладил ее по голове, крепко обнял за плечи, прижал к себе. Сам он тоже мучился от тоски и предстоящего расставания с ней, но виду не подавал. Страшнее было смотреть на ее грустное лицо, чем испытывать жгучую боль от того, что он не скоро увидит сестру. Они никогда еще не расставались так надолго. Иногда он спрашивал себя, сможет ли дышать вдали от Джованны. Но он должен был узнать Рауля Торнабуони, должен был выяснить о нем все, чтобы решить, можно ли доверить ему счастье сестры. Про себя он уже решил, что переедет вместе с ней в Геную. Куда она, туда и он. И если Торнабуони ее обидит, он его сам убьет.
– Что с тобой? – Джованна подняла глаза на Валентина, почувствовав, как он напрягся, как все его мышцы окаменели.
Под ее взглядом он улыбнулся.
– Ничего, сестрица, ничего. Задумался.
– Думаешь, я его полюблю? – спросила она, снова утыкаясь носом ему в шею.
Валентин улыбнулся. Как всегда, она безошибочно догадалась, о чем он думает.
– Если он этого достоин, ты полюбишь его, а если нет… я что-нибудь придумаю…
– Валентин… – Джованна не знала, как начать разговор о незнакомце в церкви, чей образ преследовал ее с момента возвращения со службы. Прошло уже несколько дней, а взгляд его серых глаз, казалось, постоянно покоится на ней.
Она долго думала, как рассказать брату о пережитом мгновении, чтобы передать все свои ощущения, но слов не находила. Названия чувств, испытанных ею, ускользали, как пар из-под опускающегося поршня, а то, что оставалось, не передавало всех оттенков: любопытство, восхищение красотой черт мужчины, любование его осанкой, мутный осадок на душе, опасение, легкий страх, смущение… Все смешалось, сбилось, сплелось в сердце. А может… просто почудилось.
