– О, – нерешительно сказала я. Я была почти уверена, что Кейден отменил бы это приглашение сразу же, если бы оказался дома.
– Эй, а вот и мои походные ботинки! – Она указала на ботинки, аккуратно стоявшие возле гардероба рядом с обувью Кейдена. – Они хорошо тебе служат?
– Да, еще раз спасибо, – сказал я, улыбаясь. – В прошлый раз у меня даже не было мозолей. Только несколько синяков и царапин на руках и ногах от постоянных падений.
Моника рассмеялась, снимая куртку.
– Поверь, я знаю, о чем ты говоришь.
Она сжала мою руку, а затем направилась в гостиную, чтобы познакомиться с Доун.
– Ты дала ей идеальный предлог, чтобы не ходить в походы со мной, – с усмешкой произнес Итан. – За это она любит тебя еще больше.
– Прости, Итан, – отозвалась я и дружески похлопала его по плечу, прежде чем вернуться в гостиную и начать собирать свои вещи.
С момента инцидента в ванной мы с Кейденом избегали друг друга, и я предпочла бы отступить сейчас, пока он еще не вернулся. Но как только Доун исчезла в моей комнате с последней лекцией и учебниками, я услышала, как открылась входная дверь. Я обернулась, и в коридоре появились Спенсер и Кейден, нагруженные большими плоскими картонными коробками.
– Привет, Элли, – сказал Спенсер, увидев меня в гостиной. Стоя, он снял ботинки и аккуратно пихнул их к нашим с Кейденом.
– Привет, Спенсер. Как дела?
– Не могу пожаловаться. Сдал все экзамены, осталось только два. Скрести за меня пальцы! – Он и Кейден поздоровались с Моникой и Итаном, а затем разложили коробки на кухонной стойке.
– Пальцы скрещены, – подтвердила я, направляясь в свою комнату.
– Ты куда? – крикнул мне вслед Кейден.
Я остановилась и взглянула на него через плечо. Он как раз собирался доставать из шкафов тарелки и салфетки.
– Доун пришла, чтобы заниматься, – объяснила я. – Мы не хотим вас беспокоить.
Он нахмурился.
– Это плохо. Мы принесли вам пиццу.
Я открыла рот и снова закрыла его. Неужели это было предложение перемирия от него? У меня слюнки текли от одного только запаха пиццы, который начал распространяться по квартире.
– Правда.
Сосредоточившись, Кейден положил первую пиццу на тарелку и передал через стойку Спенсеру, который поставил ее на стол перед Моникой и Итаном.
Я очнулась от ступора и вошла на кухню как раз в тот момент, когда Кейден открывал очередную коробку.
– А, вот и она. Бекон, яйца, голландский соус и брокколи. На самом деле самая отвратительная пицца, которая была в меню. Подумал, что это как раз то, что нужно для тебя и твоего кошмарного вкуса.
Я не могла поверить в то, что увидела. Внезапно я почувствовала странную пустоту в животе. Кейден подложил под пиццу лопатку и водрузил ее на тарелку, которую протянул мне с выжидательным видом.
А потом случилось самое неприятное, что только можно вообразить.
Я заплакала.
– Только не снова, – застонал Кейден и со стуком поставил тарелку на рабочую поверхность. – Правило первое, черт возьми!
Мгновение я не отрываясь смотрела на него, потом развернулась и убежала в свою комнату. Я захлопнула за собой дверь, чтобы дать волю слезам.
– Элли, – встревоженно окликнула меня Доун и тут же поднялась с кровати.
– Что случилось?
Я осталась стоять у двери с опущенной головой. В гневе я прижала ладони к глазам и заставила себя сделать тихий вдох. Только через несколько минут я настолько успокоилась, что смогла ответить Доун.
– Кейден принес пиццу, – сказала я дрожащим голосом и медленно опустила руки.
Доун озадаченно моргнула.
– Вот ублюдок. О чем он только думает?
Я засмеялась и вытерла уголки глаз. Потом, вздохнув, плюхнулась на диван.
– Я не об этом.
– Тогда в чем дело? Я хочу ненавидеть его, но мне трудно это делать, – произнесла Доун, прислонившись к стене. – Потому что я чувствую запах пиццы и начинаю безумно хотеть есть.
Я посмотрела на нее, когда жжение понемногу стихло.
– Я никогда не ела пиццу дома.
Глаза Доун округлились.
– В смысле?
– У нас дома запрещена еда из фастфуда. У моей мамы был такой пунктик, что она постоянно считала калории. Она не хотела, чтобы я толстела, и на каждую неделю составляла мне план питания. Включая строгую программу упражнений. – Я беспомощно пожала плечами. – Единственная пицца, которую я ела, случилась в Риме, во время семейного отдыха.
Это оказалась лишь часть правды. Я все еще была совершенно выбита из колеи из-за звонка матери. Когда Кейден протянул мне пиццу, я вдруг снова услышала в ухе ее голос, предупреждающий меня о калориях и обвиняющий в том, что я уехала. Я ненавидела, что она все еще влияет на мою жизнь.
Я видела в глазах Доун, как она прокручивает у себя в голове сказанное мной.
– Какая мать запрещает своему ребенку фастфуд? – воскликнула она наконец возмущенно и оттолкнулась от стены. – Несколько моих самых прекрасных воспоминаний из детства я получила в «Макдоналдсе». Крутая горка, вкусная еда и игрушки – пожалуйста, не говори мне, что ты никогда не была в «Макдоналдсе».
Когда я покачала головой, она потрясенно прижала руку ко рту.
– Элли, это не может быть правдой.
Я глубоко вдохнула.
– Ты не знаешь Шэрон Харпер, Доун. Она – тиран. Даже сейчас она предпочла бы контролировать всю мою жизнь. На кого я учусь, с кем дружу, что ем – и даже мой чертов цвет волос.
Доун ошеломленно покачала головой, а затем шагнула ко мне.
– Элли Харпер, – начала она с убийственно серьезным видом. – Сейчас мы выйдем отсюда, и ты сожрешь пиццу. Если ты будешь стонать от наслаждения, меня это устраивает. Если у тебя при этом выступят слезы, супер! – Она наклонилась и посмотрела мне прямо в глаза. – Ты свободна, Элли. Все в твоих руках, и тебе больше никогда не придется позволять кому-то другому вмешиваться в твою жизнь. Ты слышишь?
У меня на глаза снова навернулись слезы. С усилием я отогнала их и проглотила комок в горле.
– Хорошо.
– Отлично! А теперь пойдем, – сказала Доун, уже открыв дверь, и вышла из комнаты, не обращая внимания на то, следую ли я за ней.
Я бросила взгляд в зеркало и вытерла темные пятна под ресницами. Потом несколько раз глубоко вдохнула и распрямила плечи. Остальные не должны заметить, как сильно я облажалась. Одно дело Доун – я знала, что могу доверять ей. Но Кейдена и его друзей я плохо знала. Для них я хотела быть просто Элли, а не той слабой, пустой оболочкой, которую сделала из меня моя мать в Денвере.
