— И второй, — начала я, припомнив, как Грэйсон не дал мне это сообщить на камеру. — У меня есть веские основания думать, что Тоби, вероятнее всего, мой отец.
Глава 65
— Ну что ж, — сказала Макс, плюхнувшись на мою кровать. — Можно было и лучше, — она посмотрела интервью. Да что там, весь мир его посмотрел. — Ты точно в порядке?
Грэйсон с самого начала меня предупреждал, что не стоит тянуть за эту ниточку. Говорил, что не надо никому рассказывать о Тоби, а я… скольким я призналась?
Когда мы вернулись в поместье, я попыталась с ним поговорить, но язык точно отнялся.
— Грэйсону вовсе не обязательно было меня целовать, — выпалила я, точно у меня не было более серьезных поводов для размышлений. — Он мог просто меня перебить!
— А по-моему, это восхитительный поворот, — сказала Макс. — Вот только видок у тебя как у чертового оленя, выскочившего прямо перед чертовыми фарами.
Чувствовала я себя именно так.
— Зря он меня поцеловал.
Макс ухмыльнулась.
— А ты ответила на поцелуй?
Его губы. И мои.
— Да не помню, — отмахнулась я.
Макс одарила меня невиннейшим взглядом.
— Хочешь, еще раз запись пересмотрим?
Да, я ответила на его поцелуй. Грэйсон Хоторн первый прикоснулся к моим губам, а следом и я его поцеловала. Мне вспомнилось, как мы пришли в лабиринт накануне. Как он помогал мне выправить осанку. Как близко мы были тогда.
— Что я творю? — спросила я у подруги, ощущая себя все еще в том лабиринте. — Мы ведь с Джеймсоном…
— Что? — полюбопытствовала Макс.
Я покачала головой.
— Сама не знаю, — ответила я, хотя прекрасно знала, какими должны быть наши с Джеймсоном отношения: полными адреналина, взаимного притяжения, эйфории от момента. Безо всяких обязательств. Без неприятных эмоций.
Так почему же мне казалось, что я его предала?
— Закрой глаза, — посоветовала мне Макс и сама зажмурилась. — Представь, что стоишь на краю утеса и смотришь на океан. Ветер играет твоими волосами. Солнце клонится к закату. Ты всем телом и душой стремишься лишь к одному. К одному человеку. Слышишь за спиной шаги. Оборачиваешься. — Макс открыла глаза. — Кто там стоит?
* * *
Загвоздка этой задачки была вот в чем: подразумевалось, что я непременно буду стремиться душой и телом к чему-то. К кому-то. Но на краю утеса я себя представила в полном одиночестве.
Макс уже давно возвратилась к себе в комнату, а я полезла читать новости среди ночи, чтобы узнать, что вообще говорят о случившейся катастрофе. В большинстве заголовков Тоби называли «пропавшим наследником». Скай уже вовсю давала интервью.
Видимо, ее соглашение о неразглашении никак не запрещало говорить на такие темы.
В комментариях почти под всеми новостными заметками встречались рассуждения о том, что я наверняка переспала с Грэйсоном, чтобы склонить его на свою сторону. Некоторые даже утверждали, что я и с другими Хоторнами спала. И хотя меня никоим образом не должно было задевать, что незнакомые люди зовут меня шлюхой, если не хуже, — меня это цепляло.
Впервые я услышала это слово в младшей школе, когда кто-то из детей окрестил так мою маму. На моей памяти она даже ни разу не заводила ни с кем романтических отношений, но я-то у нее появилась, а мама не была замужем — и некоторым этого было достаточно.
Я подошла к шкафу и достала рюкзак с открытками, подаренными мамой. Гавайи. Новая Зеландия. Мачу-Пикчу. Токио. Бали. Я пролистала их все, напоминая себе, кем была я, кем была она. Вот о чем мы с ней мечтали — а вовсе не о жаркой любви.
Не об эпичных курортных романах.
Сама не знаю, сколько я так просидела, но вдруг услышала шорох. Шаги. Я вскинула голову. Насколько я помнила, у моей двери стоял Орен. Он предупредил меня о том, что сегодняшние новости могут повлечь за собой беду.
Из глубин камина послышался голос:
— Наследница, это я!
Джеймсон. Это должно было меня утешить. Осознав, что он рядом, я должна была ощутить, что я в безопасности. Но почему-то, когда я сомкнула пальцы на подсвечнике, стоявшем на каминной полке, я почувствовала себя как никогда уязвимой.
Я впустила его в комнату.
— Я так понимаю, ты посмотрел интервью?
Джеймсон зашел ко мне в спальню.
— Не лучшее твое выступление.
Я ждала, чтобы он что-нибудь сказал о том поцелуе.
— Джеймсон, я ведь не…
Он поднес палец к моим губам и хотя не коснулся их, по ним тотчас же разлился жар.
— Коли «нет» — это «да», а «однажды» — «никогда», то сколько сторон у треугольника?
Он уже загадывал мне эту загадку в нашу первую встречу.
Тогда я разгадала ее следующим образом: перевела все в цифры. Если представить, что «да» — или просто наличие чего-либо — это единица, а «нет» — или отсутствие чего-либо — это ноль, то первые два условия загадки становятся лишними. Если единица равна нулю, то сколько сторон у треугольника?
— Две, — сказала я снова, как и в тот раз, только теперь невольно задумалась, уж не имеет ли Джеймсон в виду другой треугольник — с участием нас с ним и Грэйсона.
— Девочка по имени Эль находит на пороге открытку. Сверху на конверте написано «Кому» по-английски, а на обороте — «Эль». Между ними, в конверте, она находит две одинаковые буквы, а остаток дня проводит под землей. Почему?
Мне хотелось потребовать, чтобы он прекратил эти игры, но я не могла. Он предложил мне загадку. Я должна была ее решить.
— Значит, сверху написано по-английски «Кому», а на обороте — «Эль», — задумчиво повторила я. — Остаток дня она проводит под землей.
Блеск в глазах Джеймсона напомнил о том времени, которое мы сами провели под землей. Казалось, стоит мне зажмуриться, и я увижу его, идущего по потайному коридору с фонариком в руках. И тут я вдруг нащупала логику в этой диковинной тарабарщине, которую он мне предложил разгадать.
— В конверте она нашла две буквы «н», — тихо сказала я.
Нашлось бы, наверное, с сотню прилагательных, с помощью которых можно было бы описать улыбку Джеймсона Хоторна, но самым подходящим было «сокрушительная». Улыбка Джеймсона Винчестера Хоторна была сокрушительной.
Я развила свою мысль.
— На конверте сверху написано «Кому» по-английски — то есть «to»
[6], — сказала я, борясь с желанием шагнуть вперед. — Сзади же написано имя Эль. Оно читается точно так же, как пишется, но…
