– А наш Хэллоуин помнишь?
И услышал, как она насторожилась, словно студентка на внезапном опросе:
– Который?
– Твой первый. Тебе исполнилось четыре. – Обучение не прекращалось и в плотном потоке машин.
«Эта» Люсинда поднесла руку к губам, прикусила большой палец. Даже глаза зажмурила, напрягая память. Настойчиво потребовала:
– Погоди-ка, не подсказывай!
Фостер подгонял:
– Ты нарядилась ведьмой.
– Нет… – Она растянула слово, вспоминая, а потом воскликнула победоносно: – Эльфом!
Это был удар. Фостер резко перестроился, где-то позади забибикали.
– Эльфом?
Он на глазах терял самое дорогое, что у него было: воспоминания.
«Эта» Люсинда укоризненно напомнила:
– На мне была розовая пижамка-комбинезон и балетная пачка, помнишь?
Теперь она диктовала ему воспоминания. Эта самозванка посмела захапать все его прошлое.
А Фостер и поспорить не мог, ничего толком не вспоминалось. Так в первый раз они поменялись ролями.
– Сама выбери, что вспомнить.
Она прикоснулась пальчиком к гладкому лобику.
– Помнишь… Рождество, когда твой брат нарядился Санта-Клаусом?
Этого он тоже не помнил и не на шутку разозлился. Всю короткую жизнь своего ребенка он доверил этой незнакомке. И вот теперь она знала жизнь Люсинды вдоль и поперек.
Нет, она не наглела, не грубила. Только порозовела, будто от стыда за него. Спросила застенчиво:
– А помнишь мою морскую свинку?
Беспорядочно тыча и шаря в памяти, словно в поисках выключателя на пороге темной комнаты, Фостер брякнул:
– Ринго!
– Руфус, – озабоченно поправила девушка.
И ведь опять верно!.. Несколько перекрестков проехали в полной тишине.
– Куда мы едем, пап?
– Не смей меня так называть.
Она слишком хорошо знала свою роль, и Фостер понял, что проиграл. То был классический переворот: родитель впал в детство, а яйца принялись учить курицу.
Увидев первое попавшееся свободное место, он припарковался. «Люсинда» украдкой глянула на телефон: только бы успеть заметить, сколько времени. Следующий час обещал быть долгим и неприятным.
– Спасибо, – начала она приглушенным голосом, – за ожерелье.
Прикоснулась к жемчугу, боясь, что он потребует вернуть.
Фостер взял с кресла учебник.
– Узнаешь?
Он мотнул головой в сторону высоченной офисной башни в конце квартала, приветливой, как надгробье. Девушка тоже наклонилась вперед, вглядываясь за ветровое стекло.
– Паркер-Моррис-билдинг, – наконец, поняла она. – Где папочка… где ты раньше работал.
Фостер выбрался из машины, словно наживку, захватив учебник. Размашисто шагая по тротуару, крикнул через плечо:
– Помнишь, как потерялась в тот раз?
Она выбралась через дверь со своей стороны, кинулась за ним.
– Да, – продолжал он, удаляясь. – Мы с мамой и не думали, что еще увидим тебя.
Почти на бегу, чтобы не отставать, «Люсинда» щебетала:
– У вас на работе был день, когда папы приходят с дочками…
Не замедляя шагу, он требовал продолжения:
– Ну и?..
Натыкаясь на пешеходов, потерявшись и потеряв уверенность, она ответила:
– Я хотела поиграть?.. Я хотела поиграть в прятки на лифте.
Они стояли у входа в башню. Девушка не оставляла попыток забрать учебник. Может, потому что была студенткой театрального, а может, потому что в учебнике лежал гонорар.
– Люсинда, – сказал Фостер, – хочешь поиграть с папой?
В Джимми она особенно ценила ноги. Ноги у него были длинные, Джимми легко ставил ступню ей на затылок. Он переворачивал ее лицом вниз, хватал за бедра и задирал задницу. Джимми достаточно было всего раз посмотреть видео. Ох уж этот Джимми, сальные дреды и изрытое оспинами лицо. Нос словно сто лет в банке с маринадом плавал. Голый, он был тощий и кожистый, как окаменелость из торфяного болота. Он никогда не спрашивал о синяках, оставленных прежним дружком Митци. Не спрашивал и о шрамах на руках и спине, что остались от тех, кто был до того. Джимми посмотрел видео у нее дома. Порнуха для мужика – что инструктаж.
Крошечный человечек-мужчина на экране перевернул крошечного человечка-женщину лицом вниз. Поставил на колени, подняв ее задницу, при этом лицо женщины осталось на полу – человечек придавил ее крошечный затылок своей крошечной пяткой. Другая пятка осталась на полу, и, согнув колено этой другой ноги, человечек присел и вошел ей в задницу. Не у каждого это получалось, но Джимми справлялся легко.
Словно ученик на уроке танцев, он заботливо перевернул Митци и поставил босую ногу на затылок. Кровать слишком вихлялась, и они сползли на ковер. Как и человечек на экране, Джимми плюнул ей на задранную вверх дырку. Плюнул точно и тепло. Что ж, уже лучше, чем было с Веселым Цыганом, – тот жевал табак.
Джимми вставил головку члена. Затем, приседая, согнул ногу и воткнул ей так, что вес всего тела пришелся на одну точку. Другая нога стояла на затылке. Рот Митци зарылся в ковер, в котором утонул крик:
– Сильней! Дави сильней!
Вино из желудка хлынуло в горло, она сглотнула – вино напополам с блевотиной и снотворным. Напряглась, крутя головой, – пусть пятка плющит шейные позвонки. За этим Митци и бродила по Риверсайду, игнорируя злобные взгляды местных девиц, пока не нашла Джимми. Длинноногого Джимми с грибком на ногтях, которыми он теперь уперся ей прямо в челюсть. Тот, что был раньше, Веселый Цыган, плохо держал баланс. Вроде все при нем: развязный, всегда под метом, отчего ебаться хотел, как кролик. Вот и верь после этого, что у мотоциклистов жопа железная. Едва успевал пару раз вяло топнуть Митци по затылку. Да она сама грушу в спортзале мощнее пинала! Пошлепает ее да придушит. Но всякий раз, когда Митци приходила в себя, он уже храпел в постели.
Что тут добавить? Из-за татушек Веселый Цыган выглядел фарфоровым. Волосы ей рвал беспощадно, кожа на голове болела. Не сосчитать, сколько раз она усаживала его смотреть этот фильм, однако все, что у Цыгана получилось, – так это выбить ей зуб и порвать жопу. Кровищи из трещины в анусе потом охренеть сколько было, и заживало больше месяца.
Человечек на экране потребовал:
– Давай сюда свою дыру! – и шлепнул партнершу по заднице.
Джимми рыкнул низким голосом и потребовал:
– Давай сюда свою дырку, сука, – и шлепнул Митци по ляжке.
Они оба обливались потом. И оба напились, так что все должно было получиться. После каждого удара, вынимая член, Джимми поднимался так высоко, что казалось, сейчас оба перевернутся. Он стоял над ней, опираясь на три точки, как на низком старте. Поскользнись – и силой всего веса рухнул бы на ее хрупкие шейные позвонки.
