– Зачем ты пришел, Лукас? – решаюсь узнать, выманив остатки храбрости из потаенных уголков души.
Он бездыханно пялится секунд тридцать, а потом громко и глубоко вздыхает. Чертыхается. Отдает мне коробку полуфабриката и обходит кухонный остров. Идет к окну, потом обратно – к стойке. Трет скулы ладонью, забрасывает руки за голову и, сплетя все десять пальцем между собой, давит ими на затылочную часть. Он погружен в свои мысли, иногда лишь выделяет меня глазами.
– Лукас? – настаиваю.
Блэнкеншип поспешно вернулся, точно побоялся, что передумает. Он очень неожиданно подхватывает меня на руки, сажает на островок и запускает руки мне в волосы, путешествуя в них, наматывая пряди на фаланги и кончики длинных пальцев. Я так люблю их. Теперь, когда я восседаю на высоком гарнитуре, мы с ним сошлись в росте. Его лоб напротив моего лба. Его глаза напротив моих. Его губы… Не успеваю закончить мысль, потому что отчаянный поцелуй Лукаса рушит все горестные предположения, которые я построила. Язык ненасытен и быстр, врывается в мой рот, в то время как ладони спускаются вниз, чтобы с силой сжать бедра. Я приникаю к нему, как одинокая девочка, нуждающаяся в ласке. И он ласкает. Ох, как ласкает! Его прикосновения оставляют на мне новые следы. Он кусает мои губы, прикусывает кожу на подбородке, шествует языком вниз, к горлу, чтобы припасть к нему, чтобы атаковать языком шею, открытую ключицу, яремную впадину. И вновь целует в губы: напористо, цепко держа мою талию в кольце своих рук. Целует по шальному, безумно, не чувствуя тормозов. Изредка сбавляет темп, подключая нежность, заботу, но это все стремглав сменяется беспредельной страстью.
Ласки горячие, как лава. Но я ни капли не хочу, чтобы это заканчивалось. С ним всегда так хорошо. Тем не менее, Лукас именно это и сделал в следующую секунду: он отстранился. Уперев руки в столешницу по обеим сторонам от меня, он склоняет голову передо мной и мотает ею, как будто помешался, а сейчас желает опомниться.
– Что я делаю? Что я, блин, делаю? – вопрошает он, разговаривая с собой.
Значит, я оказалась права.
– В чем дело? – тяжело сглотнув, говорю ему я.
Он отходит назад, и я спрыгиваю на пол. Пока он жарко целовал, я не думала про полученное повреждение, но боль окатила с новой силой из-за того, что Лукас опять надел маску незнакомого мне человека.
– Я снова спрошу: зачем ты пришел?
– Привез тебе купленную одежду, – не глядя на меня, откликается парень.
– Это все?
– Ева, послушай…, – резко набрав воздуха в грудь, начинает он, но осекается.
Забросив упаковку рулета в морозилку, я следую за ним, пока он продолжает шагать по комнате, исследуя каждый угол гостиной. Но мне надоедает недоговоренность, поэтому, прошествовав к окну, я сажусь на просторный подоконник. Отсюда не видно Колизей, зато заметны верхушки деревьев с листьями, которые из зеленого в красный и желтый цвета перекрасила Осень. Их тут очень много – деревьев. Ведь недалеко парк, где я бегаю по утрам и иногда гуляю по вечерам, когда мне грустно. Похоже, намечается именно такой ноябрьский вечер.
– Скажи это уже, – подталкиваю его я, но на ум приходят слова из той самой песни Лисы, которая уже завершилась:
“Всегда, всегда
Чтобы стать никем,
Нужно только любить.
Если есть любовь,
То это – темнота, к которой не привыкнешь никогда.
Этот свет в душе,
Что ещё светит…
Всегда, всегда
Для того, чтобы мне стать никем,
Для того, чтобы мне стать никем.
Этот свет в душе,
Который никто не может понять,
Кроме… кроме тебя.
Кроме тебя…”
И это начинается. То, чего я так боялась, происходит со мной. Я думала, что буду готова, ведь сама понимала – мы не будем с Лукасом вместе всегда. Только и представить не могла, что все так скоро подойдет к концу.
– Маркус рассказал, что ты залечивала его раны после драки с отцом. Знаешь, я думал, между вами что-то было… Алистер говорил, что Марк бежал за тобой и кричал тебе что-то… Я, откровенно говоря, допускал мысль, что он поцеловал тебя, а потом ты убежала… В общем, это бред! – восклицает Блэнкеншип и сжимает пальцами переносицу.
– А тебе не все равно?
Лукас перестает жмуриться, опускает руку и взмахивает ею.
– Ой, только не надо плакать! – глядит в моем направлении чертом. – Знаешь, мне просто была противно представление того, что мне изменяли в то время, когда состояли со мной в отношениях.
Его голос такой черствый, басистый, но он все чаще переходит на высокие, громкие ноты, заставляя меня заткнуться, когда я было открываю рот. Плачу – и не могу остановиться. Слезы стекают по щекам, падают крупными каплями на раскрытые ладони, на алую кофту, надетую поверх белой майки. Я бы и хотела открыться перед Лукасом с новой стороны: показаться сильной, той, которую не задевают его злые слова, сердитая интонация. Я бы, правда, очень-очень этого хотела. Но это мой первый парень. И я успела в него влюбиться, прежде чем он принял решение вторично развалить мою собственную вселенную.
– Извини за этот поцелуй, – Блэнкеншип кивает головой направо. – Просто минутная слабость.
Оттенок речи теряет градус, пронзительность. Я даже выдыхаю. Когда он не кричит, я чувствую себя не так плохо. Не так раздавлено. Ему не нравятся мои слезы, потому что становится меня жаль? А он не должен меня жалеть. План, с которым он сюда пришел, не предусматривает жалости.
– Все и без слов ясно, да? – Лукас поглаживает щетину на подбородке и щеках, которую я тоже несколько минут назад проводила по ней пальцами. – Мы классно провели время. Но в любой истории, даже самой увлекательной, есть финал.
Его изящные литературные предложения не помогут пережить разрыв. Лучше бы он просто молчал. Лучше бы и мне помалкивать, однако уже не контролирую, что говорю.
– Почему?
Мы вновь встречаемся глазами. У меня нет сил отвести свои, а он, наверное, долго смотрит, потому что в последний раз. Может, чтобы запомнить меня такой убогой, никчемной, презренной. Со стекающими вниз дорожками слез на скулах.
– У меня на носу важный матч. Знаешь, сколько тренировок я пропустил? Дейл вправляет мне мозги каждый день. В прошлом году я лишился капитанства по той же причине – зажигал с девушкой, – этим заявлением Лукас только что дал мне пощечину. У меня даже дыхание перехватывает. – Я могу вернуть лидерство, если буду посещать все тренировки и нормально учиться. А ты? – Блэнкеншип указывает рукой на меня, вскинув подбородок. – Разве сама не заметила, что твои оценки ухудшились? Ева, у тебя синдром отличницы, ты умница. Ты – та, кто подтягивает в учебе других…
