Majid Jordan Her.
«Она моя, на ладони моей руки,
Она знает, что я люблю ее,
Я заполучил ее, думал, что снова потерял ее
Но иногда жизнь так быстра,
Лишь подмигнет, ты можешь упустить ее,
Когда ты закрываешь свои глаза,
Прошло мгновение с тех пор, как мы осознали это,
Но сегодня ответ на ее губах.
Она моя, на ладони моей руки,
Она знает, что я люблю ее,
Я заполучил ее, думал, что снова потерял ее
Я на пути,
Чтобы выяснить, как правильно позаботиться о ней,
Еще один день, и я в ожидании,
Но я ждал всю мою жизнь, чтобы найти
Кого-то вроде нее».
Блэнкеншип знает каждую строчку наизусть. Он напевает мне на ухо песню, лаская мочку. И все, что я могу – это наслаждаться его близостью и теплотой. Его представлениями обо мне. Его… любовью? Очень рано еще говорить об этом. Мы нравимся друг другу, и знаем это, но никто из нас не говорил о чем-то большем. Если я признаюсь Лукасу, что влюблена в него, то все испорчу. Так что лучше мне пока держать это в себе. Я боюсь. Боюсь, что все разрушится. К примеру, когда наши друзья узнают правду. Мы скрываем ото всех свои отношения, и тот поцелуй во дворе университета, что произошел позавчера по инициативе Лукаса, был ошибкой. Я всерьез избегаю Кьяру, потому что она видела, как мы целовались, и она хочет узнать подробности.
Разумеется, я понимаю, что долго всех водить за нос мы не сможем, но мне очень страшно. Когда мы раскроем с Лукасом наши отношения, могут быть последствия, ведь мои подруги точно не обрадуются. Они теперь в курсе, какое прошлое связывает меня, Блэнкеншипа и его друзей. Но мы все оставили позади, начав новую жизнь. Не все согласятся с этим решением. Особенно Диего…
И даже не хочется думать о том, что предстоит пережить, если нашим родителям кто-нибудь расскажет про ту ночь, в которой моя беззаботная юность погибла. Им ни к чему знать, как Лукас, Маркус и Дейл домогались меня. Ничего не было. Ничего не успело случиться. Это забыто и похоронено, но, к сожалению, было вытащено из гроба и пропущено через себя вновь. След в душах дорогих мне людей этой историей уже оставлен. Я не хочу ранить кого-то еще.
– Ты не со мной, – слабо возмущается Лукас.
Красивые, несильно глубокие ямочки на щеках свидетельствуют о том, что злится он фальшиво.
Снова поцелуй – теперь более глубокий, вырывающий меня из размышлений с корнями.
– Просто задумалась, – честно говорю ему я, когда Блэнкеншип ложится сверху.
Мы оба одеты. Я глажу его щеку, наслаждаясь тем, как чувствуется трехдневная щетина под пальцами. Светящиеся голубые глаза концентрируются на моем лице.
– Ты такая красивая, – выдыхает Лукас мне в губы, опуская голову.
Вновь.
Мы растворяемся друг в друге снова. И снова. И снова. Громко играющая музыка становится частью нас. Ей недостаточно места в машине, она перетекает в него и в меня, отдается в сердцебиении, ощущается в каждом следующем вдохе, взрывается в груди, бежит по венам. Пульс учащается от битов и басов, от прикосновений и трения. Джинсы Лукаса и мои джинсы. Мы оба хотим этого – заняться сексом. Присев, он за руки поднимает меня и сажает на свои колени. Я плотнее прижимаюсь к нему, ощущая эрекцию. Краска заливает щеки, будто это мой первый раз. Лукас обхватывает одну мою ладонь своей и направляет их вниз. Я трогаю его член через ткань одежды, он выпускает нетерпеливый, судорожный вздох. Вскинув голову, ловлю его взгляд и целую в губы. Он наклоняет голову, поцелуй тогда выходит более откровенным, жарким, влажным. Пальцы сами находят пуговицу, расстегивают ее, ведут бегунок молнии вниз. Я отодвигаюсь, чтобы смотреть на Лукаса, когда просовываю руку в его боксеры и обхватываю стояк. Быстрые движения, несомненно, доставляют удовольствие. Я касаюсь большим пальцем головки члена – Лукас берет мое лицо в ладони, продолжая наш незаконченный поцелуй. Он страстен и ненасытен, и чем крепче я сжимаю член, тем неистовее мы целуемся. Блэнкеншип просовывает мне язык чуть ли не до самой глотки. Я отрываюсь от его губ, чем слегка изумляю его. У Лукаса красивая шея: в меру длинная, широкая, на которой вздуваются вены, когда он злится или громко смеется. Она у него имеет выраженный рельеф, и этот кадык… Хочется дотронуться до него языком, что я и делаю. Он дергается под моими губами, когда Лукас сглатывает.
Рука замирает – я полностью отдаюсь новому делу, не пропуская ни одного миллиметра на коже британца. Как же хорошо он пахнет! Аромат его одеколона лишает всякого рассудка. Блэнкеншип кладет свою ладонь сверху, возобновляя равномерные движения. Я в это время, положив другую руку на заднюю часть шеи, ласкаю его подбородок, не забывая о надключичных ямках. Я уделяю им особое внимание. Это доставляет наслаждение нам обоим. С момента нашей встречи на пляже, я любовалась мощным строением тела Лукаса, но стеснялась признаваться в этом самой себе.
Блэнкеншип прекрасен. Великолепен.
– Я хочу тебя, – шепчет он у моего уха, затягивая мочку в рот. – Хочу быть в тебе.
Он выдает невольные стоны, я и сама не могу удержаться от них. Этот вечер в «Лексусе» мы запомним надолго. Не нужно бояться, что нас кто-то услышит. Или кто-то увидит, потому что Лукас заехал в уединенную парковую зону, почти в самом конце Виллы Альгарди. Здесь за десятками и десятками деревьев никто не потревожит голубоглазого англичанина и девушку, влюбленную в него…
Неожиданно телефон Лукаса оживает. Рок-мелодия заставляет нас отпрянуть друг от друга.
– Кто бы это ни был, – раздраженно изрекает Блэнкеншип, – я уже ненавижу этого человека.
Мне приходится слезть с него и присесть на сидение рядом. Лукас заправляет эрекцию в боксеры, возвышается над пассажирским креслом, убавляет громкость на аудиоцентре и хватает мобильный с приборной панели. Устало вздыхает, поворачивая ко мне экран сотового.
Это Маркус. Я подтягиваю машинально колени к животу. Слова Алистера часто все еще меня преследуют. Он в ночь черно-белой вечеринки сказал, что я нравлюсь Марку Ферраро. Я бы могла предположить, что это вранье, если бы сама не ловила заинтересованные взгляды друга Лукаса на мне. И я также не могу выбросить из мыслей слова Маркуса:
«Мы, конечно, еще ничего не утрясли между нами, и твою ненависть ко мне можно даже щупать пальцами, но, поверь, я не позволю никому говорить о тебе плохо».
Мы встретились тогда с ним в доме Блэнкеншипов, когда я вышла из ванной в одном полотенце, а он закончил говорить по телефону со своей сестрой. Я помню, как он пытался донести до Пьетры о своем собственном пути в жизни, который никак не пересекается с представлениями его богатых родителей.
– Чего тебе? – практически рявкает Лукас.
