Непредвиденно Лукас отодвигает меня за плечи от себя. Я изумленно гляжу на него, пока он с обеспокоенным видом убирает влагу с моих щек.
– Тебе не понравилось? – уязвленно откликаюсь.
Не понимаю, все же было хорошо. Моя самооценка в шаге от ликвидации.
– Дурочка, – говорит, вкладывая в это слово всю теплоту и любовь, на которую способен. – Я не хочу, чтобы ты терпела пытки, доставляя удовольствие мне.
– Я не терпела пытки! – возражаю громко, сведя брови к переносице. Через мгновение спокойнее: – И вообще, это странно, что мы продолжаем рассуждать о чем бы то ни было, когда у тебя эрекция.
Я протягиваю ладонь к значительным габаритам в эрегированном состоянии, но Лукас хватает меня за запястья, нарушив планы. Это походило на сцену с ребенком и взрослым: когда малютка хочет дотянуться до желаемых сладостей, а родитель торопится стать барьером между крохой и испорченными в будущем зубами. Ребенок, не сложно догадаться, в данном случае − я. Роль папочки исполняет смятенный, выведенный из равновесия, Блэнкеншип.
– Лукас, я хочу… – И это ни в какой степени не ложь.
Разъединив внутренние стороны своих ладоней и кистей моих рук, он прислоняется спиной к спинке глубокой многолетней мебели и вымотано вздыхает. Англичанин возводит руки к своей голове. Не знаю, размышляет ли о развернувшемся обстоятельстве, или о чем-то другом…
Я привстаю, воспользовавшись озабоченностью Лукаса. Вихрем тянусь к выдающейся в объеме эрекции. Блэнкеншип проявляет свое положительное отношение к этому, когда его мужское достоинство уже полностью охвачено гладким кольцом моих губ. Теперь ничего не мешает вернуться к размеренным движениям ладонью по всей длине неохватного ствола. Я в курсе, как вначале, когда Лукас только входит внутрь меня, бывает больно, но потом ширина его члена способствует немыслимым ощущениям. Я желаю сделать ему так же хорошо.
С такой позиции не получается смотреть в глаза Лукасу, но, быть может, оно и к лучшему? Я концентрируюсь на том, что важно в эту минуту и, захлопнув веки, всецело посвящаю себя Блэнкеншипу. Держа крепко член в руке, оголяю головку и совершаю действия, что походят на облизывание мною мороженого. Быстро скольжу языком по головке члена. После я втягиваю его в рот и вытягиваю его наружу. Сначала темп движений небольшой, но впоследствии скорость увеличивается. Лукас содрогается. Лучшие комплименты, которыми он может одарить меня, − это его дрожь и стоны. Вскоре британец не сдерживает их. Я действительно возбуждена. Жажда заполучить Лукаса полностью пробудилась − не сразу, но теперь я могу думать только об этом. Будто бы прочитав мои мысли, Блэнкеншип подтягивает меня за локти наверх. У него, бесспорно, хватает сил, чтобы усадить девушку, требующую бережного отношения, к себе на колени. Но в текущий момент я хочу, чтобы он забыл о всякой благоразумности в отношении этой девчонки. Как в ту ночь после вечеринки, или как в тот раз у него дома. Вчерашний день у нас закончился очень нежным, красивым сексом. И мне, правда, понравилось. Но, кажется… Кажется, я влюблена в грубость, которую Лукас умеет превращать в искусство.
Он и не замышляет щепетильничать и осторожничать со мной. Он рвет батистовую блузку в полоску, серебристо-розовые пуговицы рассыпаются по ковролину. Британец спускает кофту по плечам, зубами кусая их, оставляя засосы, получая от меня в одобрение постанывания. Если ему так нравится оставлять на мне отметины, то иногда я могу идти навстречу. Лукас в этом так хорош. Он идеально ласкает шею, где истошно бьется пульс. Точно так же, как и в его члене, которым завладела я. Моя рука ведет по основанию, как и раньше. Однако сейчас я могу целовать его, кружить своим языком вокруг его языка, получать и отдавать животные ласки.
Вынудив меня подняться, Блэнкеншип срывает с меня джинсы, энергично ниспуская их вниз по ногам. Я переступаю через них, он притягивает резко мое тело к себе, отрывисто дышит мне в рот, захватив рукою прядь длинных волос на затылке. На мне остается лишь нижнее белье, но и его Лукас разрывает на части. Разом с полупрозрачной тканью блузки, кружевная красная материя больше не пригодится. Все это лежит грудой мусора на полу. Я так распалена, что мне все равно. Сев обратно на его колени, я отклоняюсь назад и выгибаю спину, позволяя Лукасу трогать меня, гладить по животу, по груди. Позволяю ему опускаться вниз. Я вздыхаю, когда он пальцем находит разбухший клитор. Головкой члена специально, чтобы подразнить, он ведет по моим складкам и по центру. Нам двоим нужна разрядка, но он творит со мной безумие.
Больше не сумев терпеть и перестав мучить нас обоих, Лукас сажает меня на свой член. Как ни странно, он медлит, придерживается определенного такта. Соблюдая свойственную ему брутальность, Блэнкеншип бесовски засовывает мне в рот язык, презентовав грязный, запачканный неприличием, поцелуй. У него и у меня перехватывает дыхание от мощных толчков. Да, Боже, да… Я всхлипываю ему на ухо. Изрекаю его имя, задыхаясь.
– Помнишь, – с натугой вставляет Лукас, – я сказал тебе, что… все, что ты со мной делаешь… незаконно. Помнишь?
Из глубин моего горла вырывается необузданный, ярый стон.
– Да-а!..
– Так вот, – губы Лукаса трогательно приоткрыты, – кто ты такая, если не преступница?
В будущую секунду он уже прижимается лбом к моему плечу, не прерывая жестких, практически грозных движений.
– Со мной такого никогда еще не было, – сознается англичанин, превращаясь в ранимого мальчишку.
Ладонями касаясь задней части его титанической шеи, я целую лицо Лукаса и зарываю свои пальцы в шоколадно-русой шевелюре. Ответ на этот вопрос не требуется. Мы и так знаем, что вытворяем друг с другом.
– Люблю тебя, – проговариваю на ухо британцу. – Ты бы знал, как люблю тебя.
С губ летят стоны. Лукас ловит их, заглатывая. Поцелуи − терпкие, истомленные, жгучие. Сжав мои бедра руками, Блэнкеншип насаживает на себя грубее и басит сквозь зубы:
– Я тебя всегда…
Обжигающие ладони на моей спине оставят следы жесткости, вне всяких сомнений. Лукасу и не нужно продолжать, чтобы я поняла. Произношу мысленно: «… даже если сам Бог запретит».
Глава 25
Ева
– Смотри, видишь вон тех двух рыжих парней? – говорит Курт, незаметно указывая пальцем в центр зала.
Я киваю. Уверена, что мои глаза горят, потому что улыбаюсь, как и другие в нашей компании, с озорством.
– Этот акцент, – насмехается старый приятель Лукаса и объясняет отчетливо и медлительно, – реально режет мне слух! Они − ирландцы, мать их.
Так же сидящие с краю бара Уилсон, Томас, Оуэн и Лукас хохочут вместе с нами. Высокий и плотный Оуэн почему-то смеется до слез. Он среди дружного квартета моих новых знакомых − не заводила, но его гогот очень заражает. Мне так хорошо среди них, в этом шумном, пропитанном табачным дымом, баре в подвале высотки на New King`s Road.
