— Пожалуйста, останови машину!
Он отталкивает меня, продолжая метко лавировать между десятками других автомобилей. Водители без конца сигналят и высовываются из окон, посылая проклятия.
— Что ж, — вновь говорит Марк, саркастически ухмыльнувшись, — простишь меня?
Мои нервы не выдерживают. Я пытаюсь схватиться за руль, который он считает игрушкой — впрочем, как и наши жизни. Но ничего не выходит — Маркус снова отпихнул меня. Да так, что я ударилась спиной о спинку кресла. Переведя дух, я приподнимаю новую попытку, которая тоже, увы, увенчивается провалом.
— Ты правда думаешь, что так просят прощения, придурок?!
Я думаю о маме, которую могу больше не увидеть. О папе, о своем брате Джакобе. О подружках, что остались в Дьёре. Я могу в один миг лишиться возможности обнять их всех снова. Из-за него.
— Мне нравится, что мы перешли на «ты», — издевается Ферраро.
— ОСТАНОВИ МАШИНУ!
Ни мои слова, ни громкость голоса, ни вероятность врезаться куда-нибудь — ничто из этого не способно вправить Марку мозги. Простить его? Я ненавижу его больше, чем дьявола.
— Простишь меня? — повторяет он, почему-то счастливо улыбаясь.
Как будто ему доставляет нереальное удовольствие мой страх. Он держит руль уверенно, время от времени поглядывая на меня. Ему донельзя безразлична накаленная обстановка — он даже выгибает бровь, не скрывая насмешки.
— Мы можем умереть, ты понимаешь? — приложив ладонь к груди, я не теряю веры переманить Маркуса на сторону рассудительности. — Кроме того, могут погибнуть и другие люди. По твоей вине!
Чудовищный смех режет мне слух. Хриплый голос осведомляется с прежней интонацией:
— Простишь меня, Kа-та-лин?
Я поворачиваю к нему голову, сконцентрировав взгляд на лице, исполненном напыщенности.
— Что? — как ни в чем не бывало, он ведет плечом, не забывая при этом нажимать на газ. Отворачивается к лобовому стеклу. — Я уточнил твое имя у Альбаны. Она такая милая, не правда ли?
Εсли я умру, то обещаю стать призраком и преследовать эту дуру повсюду. Испорчу ей жизнь.
От переживаний мое сердце вот-вот остановится, а Марку все равно. Он получает кайф, обращаясь со мной, как с вещью. И считает, что я должна извинить его. Он получает восторг от того, что до чертиков пугает меня. Слезы текут ручьем. И я не знаю, как можно остановить их. Как можно задушить в себе прорывающуюся панику?
Если я скажу ему то, что он хочет услышать, то вполне возможно, мы спасемся. Единственное, что нужно — это солгать.
— Простишь м…? — он недоговаривает, я резко перебиваю его, как только машина проезжает на красный, а перед нами возникает очередной фургон.
— Хорошо-хорошо-хорошо! — срывающимся голосом соглашаюсь я и указываю пальцем вперед, что бы Маркус затормозил. — ΧОРОШО! Смотри, Господи, смотри же, куда едешь!
Дикий, протестующий визг шин, ругань на дороге, множество затормозивших автомобилей и сирена полицейской машины, которая совсем скоро, судя по звукам, будет здесь — все это доносится до меня после того, как Маркус все-таки остановился. Я чувствую на себе его взгляд, когда закрываю глаза и выдыхаю с неописуемым облегчением. Сложив руки на животе, будто пытаюсь защитить себя от монстра, сидящего сбоку. Но тело мое так дрожит, что если я прямо сейчас выйду из машины, то упаду в обморок. Это — официально самый ужасный день в моей жизни.
— Каталин? — звучит в узком салоне авто его осиплый голос.
Он еще смеет разговаривать со мной. Я не отвечаю, собираясь с силами. Не слушающимися руками поправляю подол футболки, которая слегка поднялась.
— Скажи что-нибудь.
Я знаю, он знает, что стал причиной моего теперешнего состояния. Я презираю его за содеянное. Не имею понятия, как можно оправдывать подобные поступки?
— Скажи что-нибудь, — просит он в очередной раз.
Былая уверенность испарилась. Самовлюбленность уступила место тревоге. Я думала схватиться за внутреннюю ручку и попытаться вскинуть дверь так же непринужденно, как это умеет делать Маркус. Но уклоняюсь от плана и, повернувшись к нему, я по — скотски берусь ладонью за его подбородок, давлю пальцами на скулы. Заставляю смотреть на себя, вдавливая недлинные ногти в кожу. Он может наблюдать, как слезы опять застилают мои глаза, а потом льются вниз. Он мог бы засмеяться, как всегда, посчитав это забавным, однако нет. Я сильно хмурю брови и от злости причиняю ему больше боли, чем хотела изначально. Но Маркус не говорит ни слова, не движется, почти не моргает. В зелено-карих глазах — теперь я различаю их цвет — читается чувство глубокой вины. Этого слишком мало. Я практически попрощалась с родными, а он просто всматривается смущенно в мое лицо.
— Поиграл в Бога, да? — на мгновение крепче схватившись за его подбородок, я отбрасываю голову Марка назад — он поступил приблизительно так же минут десять назад. — Наигрался?!
Я не могу сдержаться от высокого тона. Мне хочется его упрекать и унижать, поскольку из-за таких, как он, рушится мир. Я столько всего повидала, вступив в благотворительную организацию. Люди, поставившие себя на пьедестал, уверены, что могут отбирать жизнь у кого угодно. Тем более, если это касается несчастных животных. Да, парни и мужчины, подобные Маркусу, устраивают себя развлекательные вечера, охотясь ради забавы за львами и тиграми, у которых нет даже крошечного шанса убежать. Никогда. Этому. Оправдания. Не будет.
И вот теперь Марк Ферраро отлично доказал, что принадлежит именно к такой разновидности мудаков. Конечно, он оценивает себя, как человека, способного прямо в центре города устроить гонки. Игра на выживание.
Не без труда вскинув дверь вверх, я спешу скорее выбраться из чертового Ferrari.
— От всей души желаю, что бы у тебя отобрали права и никогда больше не отдавали, подонок! — яростно выдаю я, а затем выпрямляюсь, глядя, как две полицейские машины тормозят рядом с нами. Масса возникающих людей уже окружили его драгоценный автомобиль.
Женщина-коп велит мне остаться здесь и никуда не уходить, пока не позволит обратное. Я буду лишь рада увидеть, как с головы короля спадает корона.
Глава 5
Маркус
Лучше бы сразу направиться в свою квартиру, но мне пришлось сюда прийти, чтобы забрать кое-какие вещи. И документы, связанные с компанией. Какого черта я оставил их в отцовском доме?! Мама, пока не замечает меня, общается с прислугой. Отдает указания, взмахивая руками. Но отправляет служанку на кухню, стоит ей увидеть меня, входящего в центральную дверь дома. Она бросает телефон, который держала до этого в руке, на стол. Не нужно быть невероятно догадливым, что бы стало понятно, как моя мать зла.
— Стой! — приказывает мне, но я даже не собираюсь оборачиваться и просто поднимаюсь наверх.
