Аарон раскидывает руки в замешательстве.
– В чем дело, чувак? – смеясь, говорит он. – Хочешь еще пообниматься?
Парень разводит объятия шире.
– Ну, иди сюда, мой пончик.
Теперь я швыряю в него мяч, попадая в бок, отчего Галлахер морщится.
– Больно же! – взывает этот придурок к моей доброй стороне. – Ты мог бы быть более ласковым, учитывая обстоятельства.
Но поганец не ответил ни на один мой вопрос, касающийся моей любимой девушки. Он просто переводит разговор на другую тему, или делает вид, что не расслышал. Убегает в туалет, принимается много болтать с моей мамой. Спросил у нее, как хорошо приготовить отбивные. Даже Кайя смеялась. Идиот!
– Червь паршивый! – несильно бью того в плечо, а Аарон отвечает тем же, и мы деремся, словно ученики младшей школы. – Ты же мои вопросы игнорируешь!
Рон хохочет, отскакивая.
– Червь паршивый? Что за оскорбление? Тебя этому эмоциональные испанцы научили?
Рон вскакивает на постель, когда я уже рядом и собираюсь нанести ему хук.
– Кстати, – голосит дальше друг, – тебе очень идет эта… легкая небритость, я бы сказал.
Когда мне удается уязвить его, Галлахер хватается за живот, надув щеки. Он дышит тяжело через нос, а через мгновение пытается сделать со мной то же самое, но я резко отклоняюсь, не давая себя в обиду.
– Эй, это не честно! – вопит Рон, изредка пританцовывая под одну из своих любимых групп.
Я прекращаю эту игру первым и тянусь к столу, чтобы выключить музыку. Аарон, конечно же, протестует.
– Не честно то, что ты не рассказываешь ничего про свое утреннее убитое состояние, которое не осталось незамеченным мной, когда мы ехали с тобой в машине, – прерываю его я.
У него есть отговорки. Как всегда.
– Брось, чувак, – ухмыляется лениво тот, – какое настроение у меня может быть утром?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю, какое может быть, но было оно озадаченным, – парирую я.
Галлахер разбрасывает свое мощное, еще больше за годы нашей разлуки подкачавшееся, тело на моей кровати, покрытой синими простынями. Они выстираны и отглажены, но это те самые простыни с изображением «Человека-паука», по которому я сходил с ума в детстве и юности.
Рон смеется.
– Мне кажется, ты параноик. Это ты перенял от своей возлюбленной? – намекает он на Кайю. – Надеюсь, под твоими брюками не спрятаны салатовые трусы, брат?
Я не сдерживаюсь, хоть и пытаюсь, но неконтролируемый смех прорывается изнутри. Басы заполняют комнату, и, скорее всего, слышны и на кухне.
– Честное слово, – приставив палец в сторону друга, утверждаю я, – ты просто дебил.
Тот сводит брови у переносицы, сжав губы трубочкой.
– Ну, наверное, ничего страшного. Ты ведь меня и такого любишь.
Я не отвечаю на это его замечание, потому что мне все-таки нужно разузнать много чего про Сэм, а этот гавнюк не рассказывает. Все, что я знаю о ней – только из интернета. Теперь она успешный флорист, и ее фотографии в «твиттере» и «инстаграмме» ошеломляющие. Я говорю не только про фото композиций, а и про ее личные фотографии. Саманта стала краше в сто раз. Если раньше она была идеальной для меня, то сейчас совершенна. Я знаю, что мне не стоит видеться с ней, потому что все мои планы полетят к чертям, и по той же причине мне не нужно выпытывать у лучшего друга об этой девушке, но я не могу поделать с собой ровным счетом ничего.
До сих пор, столько лет спустя, я чертовски в нее влюблен. До безумия. Одержимо, со страстью. Если я сойду с ума, этому найдется объяснение.
– Брат, как она? У нее кто-то есть?
И тут он снова заводит свою шарманку.
– Слушай, Джер, я поверить не могу, что ты уезжаешь в Бисмарк! Мне снова придется жить без тебя? – упавшим голосом любопытствует Галлахер.
Чертов козел!
Он смотрит в потолок, будто впал в депрессию.
– Ты можешь просто отвечать на вопросы, которые я задаю? – спокойно говорю ему я.
Рон садится на кровати, прищуривая голубые глаза.
– Аа? – громко вопрошает парень, делая вид, что не расслышал. – Чего?! Прости, друг, огромный бриллиант на пальце твоей невесты оглушил и ослепил меня! – И пальцами рук он изображает в воздухе большой круг, – предполагаю, что это он про драгоценный камень в кольце Кайи.
Его шутки уже начинают бесить. Но я сохраняю нерушимость и выдержанность, присаживаясь за компьютерный стол. Скучным голосом не перестаю интересоваться.
– Так есть кто-то или нет?
Рон подходит к окну, поворачиваясь ко мне спиной. Он молчит и дальше, не желая утолять мою дотошность. Я же люблю ее.
– Ты отныне обручен, – пространно произносит Аарон, и я могу лишь удивиться, как фундаментально он к этому отнесся.
Я ведь еще не женат на Кайе. Знаю, как паршиво это звучит… Просто, когда я делал ей предложение, то был уверен, что мосты сожжены, назад дороги нет, а Кей-Кей – наилучший вариант. Да и на том, чтобы мы спешили узаконить наши отношения, настояла именно она. Каждый раз напоминает мне, что мы с ней ровесники, а двадцать восемь для меня – это не то же самое, что для нее, потому что я – мужчина. Возможно, в чем-то она права, но Кайя владеет способностью внушать свое мнение людям. Я начинаю сомневаться, что она архитектор. Может, скорее, психолог?
– Хоть парой слов опрокинься, – прошу его я. – Дай мне хоть какую-нибудь информацию! Где она сейчас живет? Кажется, она так и не уехала в Мичиган?
Рон сдается. Его плечи опускаются, и он оборачивается, присев на длинный подоконник.
– Нет, не уехала. Вообще, ей удалось купить квартиру в Палм-Бей, – он молчит, пока я усваиваю, сказанное им. – Но сегодня Сэм уехала в Джексонвилл, так что… – вскинув голову, Рон объясняется: – Сообщила утром, что уже на пути к родительском дому.
Я выбрасываю руку вперед, поднимая ладонь кверху.
– Стоп. А когда это она отчитывалась перед тобой?
Рон нерешительно стреляет глазами, но вскоре его недоумение сменяется неискренней твердостью.
– Мы вечером проводили время вместе, вчетвером, и чуть-чуть повздорили, – глухо, избегая моего взгляда, гундосит Галлахер, что вовсе на него не похоже. – Вот и поговорили с утра, узнал, что Сэм уезжает, вот и все.
Из-за меня ли она уехала? И почему Рон ведет себя так подозрительно? Я сваливаю его поведение на нежелание говорить о компании, с которой он вчера проводил вечер. Хорошо, вчетвером – это Галлахер, Саманта, не обошлось бы без Агнес, разумеется и… кто же еще?
Напрямую любопытствую, не привлекая внимания своей тревогой и колебаниями:
– А кто четвертый?
