И тогда я ухожу, чтобы словить такси, поехать в ближайший бар и напиться. Чертовски сильно напиться.
Глава 18
Саманта
Капля за каплей гравированный стакан заполняется ромом; Аарон наблюдает за этим, пока алкоголь не грозит вылиться за края. Только тогда он убирает бутылку в шкаф, прежде закрутив крышку на горлышке. Мой палец размеренно стучит по поверхности стола, а Агнес приходится наблюдать за своим мужем и сестрой – один напивается, другая просто валяет дурака, соображая, что делать. Но в этот раз моей вины нет – это сестренка ляпнула Джереми, что Даниэль – дочь Бута.
Агнес разводит руки, лежащие на столешнице.
– Я не намеренно сделала это, – оправдывается она, глядя то на меня, то на Рона.
Агнес сказала, что он уже вдоволь накричался, перед тем, как буквально полчаса назад к ним заглянула я, чтобы забрать Дани.
А сейчас он просто пьет, и говорить что-либо в его планы, кажется, не входит.
– Это вышло случайно, – она прикладывает ладонь к сердцу, наклоняясь чуть вперед. – Я же все это время говорила тебе и другим, что это ребенок Бута, – обращается она к Аарону, и он посылает ей свирепый взгляд, – поэтому и сама привыкла к этой байке. Когда Джер спросил, я…
– Довольно! – прерывает жену Галлахер.
Он нервно дернул рукой, и немного жидкости из стакана пролилось на пол.
– Даже боюсь представить, что он мне скажет, когда будет в курсе, чья дочь Даниэль на самом деле! – рычит Аарон. – Что он скажет нам всем? Что он будет о нас думать?! – Парень уже достаточно пьян, поэтому он не контролирует то, что говорит, но тем лучше – к чему лицемерие? – Это все с тебя началось, – придерживая сосуд остальными пальцами левой ладони, указательным пальцем он кивает в мою сторону, – даже не думай отнекиваться. Нужно было сразу все рассказать!
Поднявшись со своего места, я думаю о том, что лучше бы мне скорее забрать спящую Даниэль и убраться отсюда домой. Но Рон загораживает мне путь. Грустная ухмылка на его лице исчезает, освобождая место нахмуренности.
– Я с тобой разговариваю, – безжизненно бормочет Аарон.
Уперев руки в бок, я вздергиваю подбородком.
– Да, я была не права, но у меня были причины ничего никому не рассказывать! – я тычу его пальцем в грудь, заставляя услышать себя. – Не устал еще от обвинений? Может, возьмешь хотя бы передышку.
Рон ловит меня за локоть, когда я обхожу место, где он стоит, собираясь пройти в гостиную.
– Это ни хрена не смешно, – звучит его убитый голос.
Пожав плечами, я отступаю на шаг назад.
– Так ведь и я не смеюсь.
Галлахер машет рукой на входную дверь.
– Иди… – пьяная пауза длится несколько секунд, – … Давай, иди и расскажи ему все.
Вырвав руку, я не боюсь взглянуть ему в глаза. Потому что я смелее, чем Рон думает, и ему не стоит мне приказывать.
– Перестань думать за меня, – просто отвечаю ему, намереваясь уйти, но муж сестры твердо решил задержать меня.
У него глаза красные, черт возьми. Такое ощущение, что он накурился, а не выпил. Агнес за моей спиной тяжело дышит, испугавшись, что Рон может причинить мне боль, но мне не страшно – я знаю, это мой друг, и как бы пьян он ни был, никогда не тронет ни меня, ни свою любимую, ни кого другого. Аарон относится не к тому виду мужчин, обожающих рукоприкладство, но Агнес считает, что слишком много держу, и один раз мне за это достанется.
Если такое произойдет, то Рон будет стоять в моем ряду, дерясь за меня и ради меня.
– Ты сказал, Джереми уехал напиваться, – вздохнув, говорю ему я. – Успокаивать его в такие периоды – не моя работа, а твоя.
Стрельнув глазами на дверь, я возвращаюсь взглядом к Аарону.
– Так что, вперед. А я иду забирать свою дочь. Мы едем домой.
Рон пыхтит. Я слышу, как он снова шагает на кухню и наливает себе еще выпить. Это его проблемы. Если он хочет нажраться, как скотина, в этом ему никто не сможет помешать.
***
У Даниэль волосы забавно вьются, когда мокрые. Я играюсь с ее мелкими-мелкими темными кудряшками, когда она бьет ладошками по воде в ванной. Я наполнила ее для дочери, а сама села рядом на кафельный пол, сложив ноги в позе лотоса.
– Тебя что-то расстроено сегодня? – спрашивает мое маленькое счастье, и, как всегда, разговаривает так, как будто у нее каша во рту.
Но ежедневно мы занимаемся вместе, да и в саду всем детям помогают улучшить речь, поэтому изменения, конечно, заметны. Я смеюсь над тем, что Дани порой неправильно строит предложения. Подсев ближе, я говорю ей:
– Верно говорить: «Тебя что-то расстроило?». Ну-ка, повтори.
Засмеявшись вслед за мной, девочка снова ударяет ладошками по воде, но повторяет все же за мной:
– Тебя что-то расстроило сегодня? – Недолго подумав, она добавляет: – Мамочка.
Погладив дочь по щеке, я грустно улыбаюсь.
– Ну, знаешь, взрослых людей всегда что-то расстраивает, но ты, – я наставляю палец на нее, – не должна об этом думать, хорошо?
Наклонив голову набок, Даниэль делает вид, что размышляет над моими словами. Она кривит губы, прежде надув их, и глаза у нее бегает от одного угла ванной комнаты к другому.
– Хорошо, – выносит дочка вердикт, наклонившись ко мне и коснувшись пальчиком моего носа, – но это только потому, что я люблю тебя.
Последнее слово она, будто, проглотила, да и пальчик был в пене, поэтому, соответственно и по губам моим сейчас течет пена с водой, которую я тщательно вытираю. Но, клянусь всем святым, это самое лучшее, что я когда-либо слышала. Нет места более прекрасного, чем рядом со своим ребенком. Если не ребенок делает счастливым родителя, тогда кто? Кто еще способен на это с такой силой?
– Я тоже люблю тебя, – признаюсь я, целуя ее плечико.
От внимания не уходит то, что родинка стала заметнее.
***
В дверь назойливо звонят, поэтому я обматываюсь в спешке полотенцем и поскальзываюсь в ванной. Черт бы побрал того, кто решил в полночь заявиться в гости! Надеюсь, это не мой новый сосед (по совместительству полный придурок) Флойд. На той неделе он побеспокоил меня в два часа ночи, чтобы спросить работает ли у меня телевизор, потому что у него вдруг «перестали показывать каналы». Идиот! Я сплю в такое время, а не смотрю дурацкие ТВ-шоу.
Рождение ребенка приучило меня к одной очень важной вещи: смотреть в глазок, прежде чем открыть дверь. То есть, раньше я была слишком смелой и бесстрашной, чтобы дать любому в морду, кто захочет на меня покусится. Но сейчас я отвечаю не только за свою жизнь, но и за жизнь Дани. И когда я, придерживая рукой полотенце, становлюсь на цыпочки, чтобы взглянуть, кто там, по ту сторону двери, у меня сбивается дыхание.
