Она отдергивает мою руку, продолжая работать над незначительными ранениями.
– Да ладно тебе, – говорю ей я глухо, – все парни дерутся. Это нормально. Я дрался за тебя.
Отклонившись назад в этом безумно соблазнительном платье, Сэми заставляет меня тяжело сглотнуть. Я настоящий мудак, потому что, пока ее дочь спит в соседней комнате, в очередной раз думаю о том, как хочу ее трахнуть. Саманта же взмахивает раздраженно руками, кивая головой на царапины.
– Я вижу, Джереми. У тебя отлично получилось. Просто прекрасно.
Девушка закручивает крышку с раствором перекиси, выбрасывает в мусорное ведро на кухне салфетки, а потом неторопливым шагом босыми ногами возвращается обратно. Я, сидя на краю ванной, и она, стоя у открытой двери, глядим друг на друга. Очень долго. У меня сердце к горлу подпрыгивает, когда она просто взмахивает своими ресницами. Сорвавшись с места, я резко вздыхаю, прежде чем притянуть девушку к себе за талию и, наклонив голову, чтобы грубо поцеловать ее. Я кусаю ее губы, а она пальцами хватается за мои плечи. Мы неистово целуемся, с радостью отдаваясь друг другу, пока миленький и тоненький голосок нас не прерывает.
– Мамочка? – звучит невдалеке.
Сэм отскакивает, посмотрев на дочку в двух шагах от нас, которая с неприкрытым любопытством нас изучает.
– Привет, Джереми, – сонно приветствует она меня, зевнув. – А ты часто целуешь мою маму?
Сэм подавляет в себе смех, приложив ладонь ко рту. Она поглядывает на меня, и я тоже теряюсь с ответом. Пока я думаю над тем, что ей сказать, Даниэль говорит матери почти шепотом, но я все отчетливо слышу:
– Мамочка, этот твой ночной друг нравится мне больше! – Ее серьезное лицо и, при этом, сказанные коряво слова, вызывают у меня блаженную улыбку.
Держась за дверной проем, я не могу остановить себя и хохочу, смахивая слезы с глаз. Сэм тоже не удерживается от улыбки. Она прочищает горло и под предлогом, что ей нужно убраться на кухне, удаляется. Но я-то вижу, что ее щеки стали пунцовыми. Сэми в конец смутилась.
Присев на край ванной опять, я пропускаю маленькую девочку в пижаме и забавных тапках, внутрь. Она долго меня рассматривает, вертя своей маленькой головкой из стороны в сторону. Сон из ее глаз улетучивается, когда малышка подходит ближе. Она шепчет, прикрыв ладошками рот:
– Смотри, – заговорщически тихо говорит она, оттягивая ворот пижамы вниз, оголяя левую ключицу, – у меня тоже такая есть.
Даниэль касается места, где красуется родимое пятно. Я сначала опускаю взгляд на ее руку, а потом, сцепив зубы, всерьез нахмурившись, внимательно смотрю на родинку точно такой же формы, только меньшего размера, на теле малышки. У нее такое же родимое пятно, как у меня. Кажется, на минуту мое сердце перестает биться, все окружающие звуки становятся плохо уловимыми. Даниэль хихикает, кажется, радуясь нашей схожести. У Сэми звонит телефон, и она берет трубку, не заглядывая в ванную. Спустя чуть больше минуты, я вновь опускаю глаза на девочку передо мной, но неспособный пошевелиться, даже дернуть рукой. Сейчас я не замечаю между нами никакой яркой схожести, – есть лишь одна родинка, нас связывающая.
Глава 21
Джереми
Хлопая длинными ресничками, девочка невинно сморит на меня, и этим в некоторые моменты напоминает мне свою мать. Она всем ее напоминает, хотя если приглядеться, можно заметить, что разрез глаз у Даниэль мой. Почему только сейчас я обращаю внимание на это? Почему только после того, как узнал про родимое пятно? Хорошо, ладно… мне нужно выкинуть эту злость из груди. Она наступает, словно армия солдат. Но мне нужно ее остановить и подумать. Дани не дочь Бута, она – моя дочь. Что, если Сэм просто неизвестно об этом? Может быть, я просто успокаиваю себя, но, возможно же, что Сэми после моего переезда… была близка с Бутом. Теперь она думает, что это его ребенок. Да конечно, Джер, давай, обманывай себя! Доверяй ей! Ты всегда так делаешь! Это твоя фишка – полностью в ней растворяться. А Агнес и Аарон? Они все знают? Моя мать? Родители Саманты и Агнес? Наши общие знакомые? Во что верят они? Что Дани – ребенок Бута…?
Я тянусь к девочке, чтобы прикоснуться к ее милому личику, но она опережает меня, и сначала одной ладонью касается моей груди, а потом сразу двумя. Мы с ней хихикаем над этим ее жестом, когда она кладет свои руки туда, где стучит мое сердце. Ради такого я присаживаюсь на корточки, равняясь с нею в росте. Ее карие глаза изучают меня какое-то время, после чего, раскрыв мою левую ладонь, Даниэль принимается водить по ней пальчиком, по линиям, якобы, определяющим судьбe, хотя я в это никогда не верил. Она так прекрасна. Какой чудный ребенок; пахнет молоком и нежностью. Я рассматриваю ее темно-русые кудряшки, что волнами рассыпались по плечам. Когда же ее глаза молочно-шоколадного цвета поднимаются, дабы взглянуть на меня, впервые я чувствую к ней больше, чем просто умиление. Больше, чем просто симпатию. Даже больше, чем любовь. Потому что это сильнее любви. Нужно понять, осознать, что вот, передо мной стоит моя дочка, мой ребенок. Наклонившись чуть, невольно я поворачиваю ее ладошку тыльной стороной вниз, и целую. Под моими губами ее ручка даже не вздрагивает. Через пару мгновений, при встрече наших взглядов, я вижу, как она улыбается – счастливо, широко. Она понимает? Она это ощущает?
– Ты мне нравишься намного больше, чем Брис, – признается робко Даниэль, падая в мои объятия.
Она прижимается ко мне, повернув голову; ее дыхание обдает мое плечо. Она изучает его своими пальцами, я, словно, воспаряю. Клянусь, я могу представить сейчас, что у меня есть крылья, что я ангел, и точно взлечу! Это самое лучшее чувство в моей жизни. Если бы я обнял ее раньше, смог бы услышать внутренний голос, который со дня нашей первой встречи с ней, тихо твердил в моей голове, что я с этой девочкой связан? Почему сразу не смог догадаться? Почему только в этот вечер? А все остальные… Если им известна правда, они мне лгали? С одной стороны я хочу встать и уйти, чтобы скорее поехать к Аарону, требуя от него объяснений, но с другой – я совсем не хочу уходить. Потому что находиться рядом с этим ребенком – самое лучшее чувство в мире. Так тепло и спокойно. У нее ведь такие маленькие ладошки, но касается она ими с любовью всей своей огромной души.
– Что это вы здесь делаете? – над ухом звучит голос Саманты, и мы вскидываем головы.
Я вижу страх в глазах Сэм, нерешительность, пугливость. Она переводит взгляд с меня на свою дочь. Нашу дочь. Та не спешит отходить от меня. Она прижата ко мне своим тельцем, и ее пижама приятно щекочет мою кожу.
– Мамочка, – начинает ласковым голосом Даниэль, – пускай он будет твоим ночным другом! – она восклицает так искренне, что сразу понимаешь: девочка, на самом деле, верит в простоту вещей.
Возможно, все так и есть, а мы все усложняем.
– Дани, – облизнув губы, Сэм заметно нервничает. Она скрещивает руки на груди, посмотрев на дочку. – Возвращайся в кровать, милая.
– Ну, мама-а, – капризничает девочка, – я хочу остаться с ним!
