— Нихрена не понимаю, Кать, — я сажусь рядом, смотрю в заплаканные глаза. Приходит понимание, что девчонка реально на грани, извелась вся.
— Мне твой брат очень нравится, — шепчет она, дрогнув голосом, — и я думала, что тоже ему…
— Кать… Мой брат, он… Ну, короче, не самый хороший… — бляха муха, как сказать корректно слово «блядун»?
— Нет! — она всхлипывает, смотрит на меня серьезно и в то же время жалобно. Черт… Понимаю мужиков. Когда на тебя так смотрят, хочется только обнять, утешить… Ну и потом трахнуть, наверно. Глазки в кучку, губки мокрые, щечки красные… Бери меня, я вся твоя… Как тут устоять? — Он… Он просто… Это я виновата… Он хотел… А я… Не разрешила… Продолжать…
Ох ты ж, е-мое! А Зубик-то у нас, оказывается, еще больший ходок, чем я думала? И когда успел, интересно прям.
— И когда же вы успели? — вырывается у меня.
— Ну… — она краснеет, смущенно отводит взгляд. Вытирает нос.
— Ладно, — решаю я не углубляться в детали, — вопрос не снят. Зачем тебе я?
— Как зачем? — оживляется Катька, — здесь два огромных плюса! Во-первых, от меня отстанут наши, не будут больше мучить, потому что я буду под твоей защитой! А против тебя никто слова не скажет! Все знают, что ты… Ну… Серьезный очень. И крутой. Во-вторых, к тебе перестанут лезть, потому что ты будешь со мной! Я заметила, что тебе не особенно нравится внимание… девушек… — шепотом договаривает она, потом тревожно вскидывает на меня глаза, — я никому-никому… Не скажу никогда!
— Чего не скажешь? — туплю я, увлеченная идеей, неплохой идеей, кстати, про такое фиктивное прикрытие. Так хотя бы личка перестанет по швам трещать…
— Ну… что тебе мальчики… нравятся… — едва слышно договаривает Катька. Краснеет и отворачивается.
И тут до меня доходит! Она видела! Меня и Шатра! Сука-сука-сука!!!
— С чего ты взяла? — стараюсь говорить спокойно и даже нейтрально. А в голове — бедлам, треш и мертвые с косами…
— Ну… Ты так иногда на Шатра смотришь… — Она краснеет еще больше. А я охереваю. Сучка наблюдательная! — Мне так жаль, Арсик, так жаль… Я знаю, что такое — безответная любовь… Это так ужасно…
Не видела… Хоть это радует.
— Ты… Ошибаешься, — выходит у меня неуверенно, потому что в голове никак не выстраивается стратегия поведения.
Катюшка — мастер выбивать почву из-под ног. Мне даже на ринге так не прилетало!
И теперь вообще непонятно, что делать, как ее переубеждать.
И еще дополнительно сразу вопрос: а надо ли? Переубеждать?
— Да? Ну хорошо! — с готовностью соглашается она, — ошибаюсь, конечно, ошибаюсь! Ну так что? Ты согласен? Нам обоим только в плюс… Обещаю к тебе не приставать!
— Черт…
Я в растерянности, вообще не понимаю, что говорить. Саму ситуацию надо бы обдумать. Хоть немного.
— Арсик… Мне больше не к кому пойти, Арс… — Катька внезапно бросается мне на шею, прячет мокрое от слез лицо на груди, — Арсик… Мне так помощь нужна, я так устала уже! Они мне просто травлю устроили, Лола всех против меня настроила… Девчонки шпыняют, в туалет только во время пар хожу, на перемене — нельзя, караулят… Я никогда ничего подобного не переживала. В деревне у нас в одиннадцатом классе всего десять человек было, все друг друга знали, уважали. А тут… Я так радовалась, что поступила, так радовалась, что с Лолой подружилась! Не знала, что она — такая! Я боюсь учиться, боюсь ходить в универ теперь, а домой нельзя возвращаться. У меня мама одна, в деревне. Она не переживет, если я вернусь ни с чем… Арси-и-ик!
Я машинально обнимаю ее, прижимаю к себе, стараясь утешить и лихорадочно обдумывая ситуацию.
Ну и, естественно, по закону подлости, именно в этот момент приносит со смены Зуба.
Он с полминуты наблюдает за нашими обнимашками, застыв соляным столбом на пороге кухни, а затем выдает:
— Охереть, картина маслом.
* * *
Катька тут же отпрыгивает от меня чуть ли не в противоположный угол кухни, сшибает по пути кастрюлю в моим супом, стоящим на плите, опрокидывает, визжит от боли и неожиданности.
Не успеваю среагировать, как Зуб, в два шага преодолев расстояние нашей небольшой кухни, рывком подхватывает Катьку на руки и, рявкнув мне: «Аптечку, бля!», тащит ее в комнату.
Я с пару секунд оторопело смотрю на свой, пусть и без любви, но со старанием сварганенный супчик, разлитый по всему полу, кастрюлю, закатившуюся под стол…
Вот и поели, бляха…
Ну надо же! В кои-то веки что-то сварила, а никто даже не оценит теперь!
— Ма… Бля! Сенька, сука! — рычит из комнаты Зуб, — ты чего там застрял?
Я смаргиваю, вздыхаю и лезу за аптечкой.
Судя по томным вздохам из комнаты, все с Катькой в порядке, обвариться не успела по одной простой причине, суп уже давно не кипяток. А, значит, просто взвизгнула от неожиданности.
И теперь ловит момент. Играет. Актриса, бляха муха.
А зритель прям верит, по голосу чувствуется.
Эх, Зубик…
— Несу!
Подхватываю аптечку, захожу в комнату.
И точно, картина маслом.
Катька лежит на диване, вся такая несчастная.
Зубик стоит возле нее на коленях, весь такой напряженный.
Может, мне погулять пойти?
— Вот, — протягиваю аптечку.
— Поднимай юбку, — командует Зуб, Катька страшно краснеет и быстро начинает возиться, поворачиваясь так, чтоб, типа, обваренное место было на виду у Зуба.
Тот начинает тщательно вытирать остатки супа с бедра, пальцы слегка подрагивают.
Выглядит это нереально эротично.
— Пойду погуляю, — объявляю в итоге я, перехватывая напряженно-умоляющий взгляд Катьки.
— Куда еще? — Зуб даже в состоянии стояка не теряет профессиональных качеств, не зря я его псом иногда называю.
— Просто пройдусь… Воздухом подышу. Супчик свой помяну. Вкусный, наверно, был…
Зуба буквально разрывает от противоречивых эмоций. С одной стороны, тут Катька, вся такая несчастная, заплаканная. И с пальчиками, невинно задирающими подол совсем не невинной юбочки. И даже уже задрала, явив его жадному взгляду розовые трусики. Затейница, бляха муха!
А с другой стороны — долг профессиональный, который у него, как и всякого пса, на высоте.
Я вижу, как малоэмоциональная рожа Зуба начинает дергаться, словно от тика, и успокаивающе бормочу:
— Телефон на кнопке, ты же в курсе. Если что, сразу звякну. Просто на лавочке посижу. Или в зал спущусь, побегаю…
Зуб напряженно думает, а в его случае, этот процесс вообще всю энергию отнимает, но тут Катька с тихим мучительным вздохом начинает натягивать подол на жопку, у добровольного медбрата дергается веко, а лапа сжимает гладкое девичье бедро, останавливая процесс одевания.
