Например, поцелуй в неправильном месте с неправильным парнем буквально сбивает с ног. Сшибает, похлеще пропущенного коварного приема на спарринге!
Хорошо, что он меня держит. Потому что иначе точно бы упала. Позорно растянулась у его ног, как… Как… Как не знаю, кто!
Хищник рычит, натурально рычит по-звериному, в очередной раз убеждая меня в правильности первого впечатления.
Я опять в клетке его. В мощных лапах.
И в этот раз взгляд его желтых глаз не лениво-благожелательный, а опасно-хищный, плотоядный.
И движение такие же. Резкие, жесткие, точные.
Мы еще целуемся, еще сталкиваемся беспорядочно губами, зубами, языками, словно пожирая друг друга, а на мне уже нет футболки! Куда делась? Не знаю, не понимаю!
Ощущаю только его руки на голой коже — и это больно, словно он когтями проводит, метит!
Мы еще, кажется, и глотка воздуха не сделали, голова кружится, летит, мир вокруг в цветном калейдоскопе звенит, а его пальцы уже за резинкой моих спортивок, нажимают на клитор — о, мой бог!!!
Я взвиваюсь в воздух, словно воздушный шарик! Все внутри пылает, невозможно понять, где мои руки, где его губы, кто кого раздевает, кто кого трогает!
Спортивок на мне уже нет, мужские плотные боксеры со специальной подкладкой спереди болтаются на правой щиколотке, а я все никак не могу оторваться от его губ. Они невероятные, немного обветренные, такие властные, такие нежные… Я с ума схожу.
А он помогает.
Не дает мне вернуться на землю, подбрасывает, как все тот же воздушный шарик, невесомо, легко, шепчет что-то невразумительное:
— Маша-Маша-Маша-а-а-а… Пиздец, Маша, не могу больше, не могу, хочу-хочу-хочу-у-у…
«И я! — хочется мне крикнуть, — и я хочу-хочу-хочу — не могу-у-у…»
Но не получается у меня кричать, никак не получается, он не дает, постоянно находит моим губам другое применение. То целует, то шепчет в них прямо, то подставляет офигительно пахнущую кожу шеи, в которую я с огромным удовольствием впиваюсь зубами. И умираю от кайфа.
— Можно, да? Маша, да? — хрипит он, скорее всего, больше для своего успокоения, потому что мое согласие явно не требуется. Да что там! Он его уже давно получил, хищный сладкий гад!
Он даже не раздевается, только футболку я с него успеваю стянуть и всласть полапать упругие сухие мышцы груди и рук.
Оттягивает резинку своих спортивок и одним длинным движением входит!
Глядя в глаза. Пристально. Желтым хищным взглядом.
А я застываю, умирая каждую секунду нашего соединения.
Он большой такой, жесткий, грубый даже. Мне больно от растяжения, от того, насколько сильно вцепились его пальцы в мои бедра. А еще от того, насколько я раскрыта сейчас для него. Насколько беззащитна.
Никогда я не была беззащитной до такой степени.
Даже во время первого секса я сама все контролировала, а Игорь подчинялся. Сильно хотел меня, был согласен на все.
А я пыталась понять, что в этом такого. От чего все сходят с ума?
В первый раз пыталась понять, во второй, в третий…
Потом не пыталась. Потому что не поняла.
Приятно, да, может, даже и расслабляет… Но, на мой взгляд, результат не стоил затраченных усилий.
А вот сейчас я понимаю, насколько была неправа.
Потому что здесь… Здесь не важно, что. Важно — с кем.
И разговор не про результат. А про другое. Совсем про другое.
Мне больно, Вадим большой, а у меня давно никого не было. Но эта боль вообще ничего не значит сейчас. Потому что полностью перекрывается орущими нервными рецепторами, которые, похоже, в нереальном кайфе уже бьются. А ведь Хищник даже еще и не двигался. Что же будет потом?
Все мое тело горит, изнывает, в голове — полный сумбур, и, клянусь, ворвись сейчас сюда бригада чистильщиков генерала, я бы их зубами загрызла! За то, что помешали. Остановили его.
— Маша… — хрипит Вадим, наклоняется, целует, глубоко проникая языком в рот, и одновременно толкается в меня. И боже мой!!! Это что-то невероятное! Я выгибаюсь, пытаясь сделать так, чтоб между нами даже миллиметра не оставалось, схожу с ума от его вкуса, от его запаха, своего возбуждения, дикого и беспомощного одновременно, от его все убыстряющихся длинных, с оттягом движений. Мне кажется, слезы текут по щекам, и Вадим их слизывает, постоянно что-то шепча про меня, про то, что я — самая лучшая, про то, как он меня дико хочет, и чтобы потерпела, в другой раз будет круче, а сейчас просто сил нет долго…
«Да куда уже круче? — опять хочется крикнуть мне, — куда круче? Я и так умираю от каждого толчка, расплываюсь по стене, как игрушка-лизун, шваркнутая о кафель, я уже никто, не та Маша, собранная и целеустремленная, я — просто нечто бесформенное, аморфное, полностью подчиняющееся каждому движению… Не останавливайся только, господи, не останавливайся…»
Я не знаю, что будет в финале, мне кажется, я умру просто от удовольствия.
Скрещиваю сильнее ноги за спиной Вадима, держусь за плечи, мир шатается и кружится. Кафель душевой, маленькое оконце, дверь с дергающейся ручкой…
Плевать на все.
Я сошла с ума.
Что может быть прекраснее?
И только когда Вадим ускоряется еще больше, прижимая меня к себе, не давая шевельнуться навстречу, прикусывает мочку уха и закрывает рот рукой, я понимаю, что может. Может быть прекраснее.
Потому что по телу проходит судорога, внутри все дико и неконтролируемо пульсирует… И вот она, смерть. Самая сладкая, самая правильная… Меня разрывает на мелкие осколки, воздушный шарик лопается от перенапряжения, и я кричу в руку Вадима, сдавливая его член внутри себя и не позволяя выйти. В этот момент мы — настолько едины, что даже мысли нет о том, что он может покинуть мое тело, оставить меня.
Никогда. Ни за что.
Вадим еще пару раз двигается, жестко вжимая меня в согретый трением наших тел кафель, а затем замирает и сдавленно матерится сквозь зубы.
Мир еще какое-то время кружится, как переливающиеся камешки в калейдоскопе, а затем затормаживает. Плавно. Тихо.
Ко мне постепенно возвращается сначала осязание, затем зрение и, наконец, слух.
Льется вода в душевой, шумно дышит Вадим.
Строгий голос за дверью сыплет угрозами вызова полиции.
Но все это несущественно.
Перед произошедшей катастрофой.
Душевые = выяснение отношений
— Откройте дверь, немедленно!
Голос женский, с визгливыми бабскими нотами, врывается в нашу маленькую вселенную отвратным протуберанцем, заставляя одновременно вздрогнуть.
